ГЛАВА 7.

СЕВАСТОПОЛЬ : СЛУЖБА В ЧЕРНОМОРСКОМ ФЛОТЕ (от января 1919 г. до ноября 1920 г.)

Январь 1919г, Севастополь — морской госпиталь.

Подождавши часа два на вокзале, мы погрузились на присланные нашим Адмиралтейством, грузовики, и через какие-нибудь полчаса нас доставили через Корабелку к Севастопольскому Морскому госпиталю к воротам, находящимся позади церкви Св. Митрофана, Воронежского чудотворца, и дающим доступ в Госпиталь.

Машины въехали во двор Госпиталя, остановившись сразу же за железным решетчатым забором у входа одноэтажной палаты №1. Эта пустая палата и была предоставлена раненным Екатеринославского Отряда Генерала Васильченко. Вылезши из грузовика, мы сразу же со своим легким багажом вошли внутрь помещения, торопясь занять место, получше, и ближе к выходной двери.

Палата произвела на нас хорошее впечатление — белая, большая, светлая, с окнами чуть ли не на каждые два метра, с кафельным красным полом, с сотней кроватей, чисто убранных и накрытых серыми одеялами с синей каемкой, с маленькими белыми столиками между кроватей и несколькими большими столами посреди общего дортуара. Под потолком бело-матовые электрические дампы, а для ночного освещения — синие контрольные лампочки.

Перед входом в залу — стеклянная перегородка с чистенькой белой, отделяющей от центральной палаты два небольших помещения –одну комнату для дежурной сестры милосердия, а напротив ее — умывалка и кабинет «задумчивости».

В общем, палата всем нам понравилась — можно будет и раны лечить хорошо и удобно и поспать, когда захочется, а первые дни, что и говорить нам всем этого хотелось после утомительного Похода нашего Отряда. На дворе, было много зелени, приятно ласкающей наши взоры.

В день нашего водворения в палату №1, нам приходилось наблюдать и чувствовать крайнюю озлобленность некоторых матросов, прильнувших к окну вплотную лицом, дабы лучше нас разглядеть. Это был немногочисленный матросский персонал, обслуживающий Морской Госпиталь. Их взгляд, как бы говорил: «Подожди, мол, темнота наступит, мы вам устроим Варфоломеевскую ночь!».

Так как, наружная дверь не затворялась на ключ, то голос благоразумия, в особенности первые дни, рекомендовал каждому из нас бдительность и по меньше доверия, что мы и делали, благо — у каждого из нас под рукой, у изголовья, находилась заряженная винтовка, да и револьверы под подушкой.

Мы пользовались полной личной свободой — после каждодневного медицинского обхода наших врачей-хирургов и после обеда, нам разрешалось ходить в отпуск до 8-ми часов вечера. И мы почти все, кто мог, ходили группами — по два-три человека (и всегда с винтовками или револьверами), в отпуск в город

После Похода наше Командование выдало каждому бойцу по две тысячи «карбованцев», так что мы себе разрешали маленькую «роскошь» — кутить. Обыкновенно, заходили в маленькие подвальные «духаны» и заказывали чебуреки со стаканом вина или водки. В общем (с медицинской точки зрения!) делали глупости, так как при ранениях спирт вообще не рекомендовался, что мы вскоре и узнали от докторов, удивляющихся — почему зарубцовывание ран у нашего брата совершается так медленно?

Приезжающие к нам из Симферополя на побывку на пару дней наши товарищи — Екатеринославцы, заходили нас навещать и приятно (с водочкой) провести время. Так, однажды заехал ко мне мой товарищ Яша Кривцов, Поручик Керчь-Еникальского полка (Екатеринославского Похода) и потащил меня прогуляться в Севастополь.

Он потащил меня в ресторан, говоря «идем, у меня теперь есть деньги!» и показал мне мешочек (с ладонь величиной) весь набитый 5-ти и 10-ти золотыми рублевыми монетами. Такую уймищу денег у нашего брата мне странно было видеть, так как в Походе нам не выдавалось ни копейки, а только лишь кормили бесплатно, и я его спросил — Яша, откуда это у тебя такая уймища денег?

А он и говорит — послушай, Ваня, это в бою, у убитых петлюровцев, из кармана! Все равно: не сегодня, так завтра убьют нашего брата.

Он, как бы предчувствовал свой трагичный конец: Месяца два спустя, получаю извещение из Штаба: Керчь-Эникальский полк, находящийся после боя недалеко от Керчи, во время отдыха, перепился на вечеринке. И ночью был весь вырезан местными «зелеными».¹Зелеными тогда называли совсем откачанных бандюг, воевавших против всех. Среди зеленых атаманов выделялись бывший белогвардеец штабс-капитан Орлов и анархистский батька Фома Мокроус. Вот тебе и Яша, бедняга, погиб! и так глупо!

Февраль 1919г. Заживание раны протекало непонятно медленно.

Заживание раны протекало непонятно медленно и возможно потому, что почти все раненные злоупотребляли по недомыслию — вином и спиртными напитками, чтобы скрасить скучное время пребывания в Госпитале. Но дело нашего безрассудного поведения было, к счастью, скоро обнаружено нашим медицинским персоналом.

Палатный Врач-хирург ординатор Утцаль! — симпатизирующий мне как единственному военному моряку в палате, обратил внимание, что моя пустяшная рана не заживает, рука начинает зверски пухнуть, температура резко поднимается, сказал мне, что положение делается серьезным и, что придется, может быть, в случае гангрены, отрезать руку но, что, он все же хочет спасти мою руку, а потому завтра сделает мне хирургическую операцию.

На следующее утро меня пригласили в операционную и сделали мне местную анестезию уколами в опухшую рану. И через несколько минут мой хирург сделал быстрый и энергичный разрез опухоли. Кровь, с массой зеленого гноя, вырвались наружу. Хирург промыл рану и начал сгребать и выскребывать даже по кости предплечья.

Тщательно прочистив, промыв и дезинсектировав рану, Хирург вставил длинный дренаж с дырками для стока гноя, и перевязав рану, сказал, что нашел в ране, ниже выходного пулевого отверстия, маленький кусочек шерстяной фуфайки, в которой я находился в момент ранения и что таким образом образовался гнойный мешочек.

Ну, сказал хирург, теперь дело на выздоровление пойдет быстрее. И в самом деле, уже вечером того же дня температура спала с тридцати девяти с половиной градусов до тридцати семи. И аппетит появился, и настроение стало бодрее. Если так будет продолжаться, то и из Госпиталя можно скоро выписаться, а там и на фронт, в свой 133-ий Симферопольский Полк.

Мне-то хотелось перевестись в Черноморский Флот, но это дело было нелегкое ввиду запллненности комплекта личного состава кораблей (главным образом миноносцев), которые я уже посещал в период моего выздоровления.

Оказывается и мой военно-морской хирург (Доктор Утцаль) ничего мне не сказав, но, зная, что я мечтаю о Флоте, порекомендовал меня в Морском Собрании своему хорошему знакомому, Старшему Лейтенанту Бирилеву,²Запись ПЛ: Бирилев (старший лейтенант) (Вадим Андреевич): р. 1886 г. Офицер из юнкеров флота (1909). Старший лейтенант, командир дивизиона бригады траления Черноморского флота. Во ВСЮР и Русской Армии; с февраля 1920 г. в распорядительном отделе штаба Черноморского флота, с августа 1920 г. флаг-капитан штаба Главнокомандующего, с октября 1920 г. командир корабля «Алтай» до эвакуации Крыма. Капитан 2-го ранга (29 марта 1920). На 21 ноября 1920 г. командир буксира «Черномор», на 25 марта 1921 г. в составе Русской эскадры в Бизерте, апрель — май 1921 г. командир парохода «Черномор», с ноября 1921 г. заведующий складом комиссии, с октября 1923 г. на линейном корабле «Георгий Победоносец». Умер 15 октября 1961 г. в Тунисекоторый ищет себе настоящих военных моряков, так как вместе с группой морских офицеров старается собственными силами поставить на ноги маленький миноносец, пребывающий «на кладбище» судов в состоянии долговременного хранения в минной бухте!

И на другой день, во время последней перевязки (рана уже зажила, и нужно было ожидать официальной выписки из Госпиталя для отправки на фронт) он меня предупредил, что у адмиралтейской набережной стоит номерной миноносец и, что Командир его просит меня пройти к нему возможно поскорее!

Я осклабился от радости и горячо поблагодарив хирурга и, взяв удостоверение о «Выписке из Госпиталя», срочно полетел по указанному адресу — на Адмиралтейскую Набережную.

Начало марта 1919 г. Посетил меня в госпитале мой брат Федор.

Через некоторое время-это было в начале Марта(1919г.) посетил меня в Госпитале мой брат Федор. И мы с ним пошли погулять и покутить в ресторан. На Екатерининской ул., спустились в подвальный армянский ресторанчик и заказали себе по порции чебуреков и, конечно, с водочкой.

Немного поев и выпив, мы прошли по улице к зданию нашего Морского Собрания. В нижнем угловом помещении его, находился «О.С.В.А.Г.» — информационное бюро Вооруженных Сил Юга России. В витрине одного окна была выставлена Географическая военная карта всего Крыма, с обозначением на нем национальными русскими флажками нашего вооруженного Южного Добровольческого фронта.

Тогда линия фронта проходила по Перекопу, Юшунии Керчи. И вся Карта Крымского полуострова размерами занимала все огромное окно. Так что создавалось впечатление огромной силы Добровольческой Армии

Но, когда мы с Федей перешли к другому окну «О.С.В.К.Г.» а же, но с Картой Крыма маленького масштаба, то картина получилась другая: Крымский полуостров показался таким малюсеньким по сравнению с полной Картой всей Российской Империи, занятой большевиками, что невольно сознание наше прорезывала мысль: Да возможно ли маленькой горсточке Белой Добровольческой Армии Деникина победить большевиков?

Вслух об этой мы не говорили, но мысль, как подколодная змея, жалила нашу веру в осуществление нашей национальной идеи Великой, Православной и Единой и Неделимой России. «Блажен, кто верует!»

18-го Марта 1919г.: Севастополь, переход в Черноморский флот

Вышел из Севастопольского Морского Госпиталя. Перевелся в Черноморский флот на Номерной миноносец — Посыльное судно 17 (бывший -№273: тип — «Перновки«)

18-го марта 1919, Севастополь.

В этот день, когда я официально выписался из Севастопольского военного морского госпиталя (где пребывал на излечении с 8-го Января по 19-ое Марта 1919г), погода стояла серая, и слегка моросил дождик. Наскоро пообедавши в Госпитале, накинув свою серую пехотную шинель, напялив на голову свою черную папаху и захватив винтовку, я в таком боевом виде вышел из Госпиталя, спустился на нашу госпитальную пристань, сел на перевозочный катер и переправился на Графскую набережную.

Оттуда, шагая вдоль берега Южной бухты, я добрался до минной набережной, у которой находилось, ранее упомянутое, «кладбище» старых военных судов.

Среди них увидел, стоящий у каменной стенки набережной маленький двухтрубный миноносец -№273. ³Запись ПЛ: № 273 — один из миноносцев типа «Пернов», построенных для Императорского Российского флота. В марте 1894 года начато его строительство в Николаеве, спущен на воду 19 сентября 1896 года, вступил в строй в 1899 году, 20 апреля 1895 года зачислен в списки кораблей Черноморского флота. В 1909 году он прошел капитальный ремонт корпуса и механизмов с заменой котлов. 21 июля 1915 года он был переоборудован и переклассифицирован в минный тральщик, а 12 октября 1916 года — в посыльной корабль. Во время Первой мировой войны он использовался для снабжения сил Императорского флота, дноуглубительных работ, в качестве авизо и для портовой службы. 29 декабря 1917 года он была включен в состав Черноморского Красного флота. 1 мая 1918 года он была захвачен немецкими войсками. 24 ноября 1918 года — силами Антанты. 3 апреля 1919 года он вышел из Севастополя в Новороссийск, а 3 мая 1919 года вошел в состав флота Вооруженных сил Юга России. 14 ноября 1920 года он был оставлен во время эвакуации Севастополя. Больше он не использовался и 11 декабря 1923 года был исключен из списков судов Рабоче-Крестьянского Красного Флота и сдан на слом. С 22 июля 1915 года — Т.5., от 24 апреля 1916 года — Т.75, с 6 августа 1916 года — T.275 (бывший 273), от 12 октября 1916 года — N° 7, с 8 мая 1919 года — Разведчик.

Палуба его была чуть пониже каменной набережной. Он стоял на якоре и на швартовах. Узкая доска, сантиметров 50 шириной, слегка спускалась с набережной вниз, прямо на палубу, служа сходнями.

Один, очевидно, вахтенный матрос слегка прохаживался по палубе миноносца. Осмотрев внимательно корабль, и мысленно оценивая его достоинства и недостатки, я обратился вежливо к матросу, прося его доложить Командиру и попросить у него разрешения войти на палубу. Тот вначале был удивлен моей «боевой» фигурой пехотинца, да еще в черной папахе и с винтовкой в руках. Но, после маленького колебания, все же доложил. Через несколько секунд на палубу выскочил Командир — высокий, стройный, с продолговатым и приятным лицом и в погонах Старшего Лейтенанта.⁴Запись ПЛ: старший лейтенант Бирилев

Щелкнув каблуками и еще спросив разрешения вступить на палубу, держа руку под козырек, я, получив разрешение, сходнями сошел на палубу. Снял свою черную папаху, как полагается у моряков, и затем, обратившись к Командиру миноносца, отрапортовал по Уставу, представляясь ему от имени моего врача-хирурга Утцаля. «А! это о вас он мне говорил вчера» ответил Командир и сразу же добавил — очень, очень рад с вами познакомиться. Узнав, что я уже окончил полный курс О.Г.К-сов, и стал быть Корабельный гардемарин, и побывал в боях, он приветливо сказал — вот и чудно! Стало быть, вы будете служить с нами под Андреевским Флагом?

Так точно, Господин Старший Лейтенант, если Вы принимаете меня! Ну, конечно же! И с сегодняшнего дня зачисляю вас на службу ко мне на миноносец, который уже переименован в «Посыльное судно №?». Временно распрощавшись, я побежал в Госпиталь за всем моим немногочисленным багажом.

19-го марта 1919, перебрался с багажом на миноносец «Разведчик». 

И уже на другое утро 19-го марта, после подъема Флага, я уже перебрался с багажом на миноносец. Явившись к Командиру, я был вновь тепло встречен им и представлен Старшему офицеру Лейтенанту Блохину, Вахтенному Начальнику Мичману Бунакову (2-го Выпуска «Свободной России» 0.Г.Кл-сов), Старшему Механику Лейтенанту Л.Животову, его помощникам — Мичману Инженеру мех. Гердиевскому, Ревизору и Вахтенному Начальнику Подпоручику по Адмиралтейству Н.Карл. Ланге, рулевому — гимназисту Владимиру Ратовскому и прочему составу команды (палубной и машинной).

Как знающий морское дело я был назначен одновременно — боцманом и подшкипером. Всего весь экипаж миноносца нашего состоял из двадцати одного человека (офицеров и команды).

Тоннаж миноносца был- 143 тонны, две машины (два винта), два котла (один с мазутным, а другой-с угольным отоплением). Артиллерия — Кормовое орудие 75-ти миллиметров, две пушки «Гочкиса-47-и мм. (по бортам, на «шкафуте»), одно противоаэрорланное японское орудие («Гочкиса») 57-ми мм. (со стволом в 60 калибров), находящееся позади двух труб на «шканцах» и один дисковый пулемет «Люиса».

Кроме того, весь корабельный состав миноносца был вооружен русскими 3-ех линейками, не считая личного оружия — револьверов и пистолетов.

Среди силуэтов кораблей, стоящих на «кладбище» судов русского военного флота, предназначенных на слом, как уже давно отслуживших свой век, наш «Разведчик» был почти что совсем неприметен со стороны. И, однако, если бы кто-нибудь из посторонних полюбопытствовал внимательнее посмотреть на наш маленький миноносец (типа знаменитой некогда, «Перновки»!), то он мог бы увидеть кучки копошащихся лиц нашего корабля, разбросанных и здесь и там и каждого чем-то занятым.

Это были все мы, решившие собственными силами поставить в кратчайший срок наш «Разведчик» на ноги, так как портовые рабочие Адмиралтейства находились в состоянии «перманентного» саботажа. Нужно сказать, что весь состав миноносца работал отлично — с подъема Флага (с 8ч. утра) и до его Спуска (с заходом солнца). Работы мне было много, так как помимо «палубных работ», я решил оборудовать в кормовом отсеке образцовую «шкиперскую»!

Получивши из Портовых Адмиралтейских складов весь, необходимый для жизни корабля, материал (тросы, лотлини, краски, кисти, замазку и так. далее). Я уложил по полкам и ящикам, пронумеровав все вещи и, зарегистрировав их надлежащим образом в магазинных описях шкиперской части, я привел блестящий порядок, доставив удовольствие нашему Старшему Офицеру Лейтенанту Блохину.

В нашем распоряжении находился один старый «тузик», который мы вновь перешпаклевали, приведя его в образцовый порядок. Вся палубная походная часть миноносца была приведена нами в хорошее состояние для боевого похода. Артиллерия проверена и надлежаще смазана, рулевой трос заменен новым и смазан графитом с маслом и сам руль надраен («штурвал»), шпиль и брашпиль расхохены, якорный канат и цепной тормоз («боцманский палец») приведены в порядок, шлюп-валка (тузика) смазана, сигнальные фалы  и флажки — проверены и разложены в алфавитном порядке.

Бортовые огни выкрашены свежей краской (зеленой и красной), лампочки топового и телеграфного огней заменены новыми проверенными электрическими лампочками. Проверены и дополнены спиртом и водой, Главный и Путевой Компасы, остается только проверить, определить и уничтожить девиацию.

Механические (трюмно-машинные) работы были, наконец, успешно законченными нашими Инженер-механикам (Лейтенантом Животовым во главе) и минно-машинным Кондуктором Мартыщенко.

И машины были испробованы (паром) на якоре: когда дали самый малый пробный ход вперед (Два-три оборота дейдвудного вала) то миноносец, сразу рвануло вперед, натянувши кормовые швартовы, которыми и было установлено дальнейшее продвижение миноносца. Волна от винтов с шумом ударила каменную стенку набережной, окатив брызгами лица нас, стоящих на Юте и наблюдающих операцию проверки.

Мы все осклабились от радости, ибо первые удары винтов были произведены после двухлетнего пребывания миноносца, поставленного после Февральской Революции 1917г. на «кладбище» старых военных судов на «долговременное хранение». Было чему радоваться, так как лучшие боевые суда Черноморского Флота были подорваны нашими союзниками (англичанами и французами), дабы они не попали в руки немцев!

Ближайшей нашей задачей было проверить на практике результат наших работ, без помощи адмиралтейских портовых рабочих арсенала своими руками поставивших корабль в строй, а затем одновременно — проверить, определить и уничтожить «девиацию» компасов!

Первый Выход в море «Разведчика». 

И вот, долгожданный момент наступил. Часа в три дня, после обеда, все были вызваны наверх, на палубу на «аврал» — со швартовок и якоря сниматься! Погода была, по прежнему, серая, но без дождя и ветра, когда мы все стали по местам. Часть экипажа стояла на Юте, заменив все лишние швартовы, кроме одного, заведенного на набережной «кнехт» «дуплиньем».

Четверо человек «палубных» матросов со мной во главе стали на «брашпиль» и стали вручную выбирать якорный канат, ходя вокруг «шпиля». В это время на Юте слегка «вытравливали «дуплинь», не давая корме миноносца уходить вправо или влево, т.е. — вилять! Было вытравлено много каната, пока мы начали выходить на простор Южной бухты.

Команды всех окружающих нас кораблей высыпали наверх, с любопытством наблюдая первый выход «Разведчика» под Андреевским Флагом в море! Пот лился градом с наших лиц, благодаря усиленной работе мускулов наших рук. С «бака» раздался свежий голос Подпоручика по Адмиралтейству Ланге: «Панер!» С мостика раздалось: «На юте — как за кормой!? отдать «дуплинь»! И когда «дуплинь» выбрали скоренько на палубу Юта и голос Мичмана Бунакова прорезал ответное — «Чисто за кормой!» и почти в то же время с «бака» вновь раздался голос Ланге — «Стал якорь!», то Командир Старший Лейтенант Бирилев скомандовал —»Малый вперед! Флаг перенести!» и одновременно дал телеграфом в машину -«малый вперед»  «Лево руля отводи, так держать!»

Мы все радостно и гордо смотрели в тот миг и вперед и по сторонам на начавшие быстро уходить от нас силуэты, стоящих на якорях, судов нашего Флота, с их командами, приветствовавшими нас руками!

С малого мы перешли на средний, а затем и на полный ход. Чудесно — результат, по началу, был хороший!  Мы неслись на берег Северной бухты, посреди которой, в створе Инкерманского маяка, стояли некоторые суда Союзного (Англо-Французского Флота).

Ввиду быстрого хода нашего Разведчика, командиру и штурману (Блохину) приходилось быть очень внимательным, так как сразу же обнаружилась слабость рулевого механизма — чтобы положить руля с левого борта на правый, нужно было сделать штурвалом полных шестнадцать оборотов, так как прибор паровой тяги руля не был отремонтирован. И когда мы вошли в Северную бухту, и Командир пожелал повернуть миноносец в направлении на Инкерман, то тут и выяснилось, что миноносец не сразу послушался руля, продолжая катиться прямо на Французский броненосец Мирабо,⁵Запись ПЛ: В марте 1919 года, линкор «Мирабо», застигнутый сильной снежной бурей, сел на мель перед Севастополем. Потребовалось несколько недель работы, чтобы корабль снять с мели, демонтировав артиллерию и часть брони, чтобы облегчить его. Линкор вернулся во Францию на буксире у линкора «Жюстис». который очутился в недалеком расстоянии от нашего «форштевня», грозящего протаранить борт французу.

И в эго время как наш рулевой Ратовский изо всех сил старался крутить штурвал руля на все эти 16 оборотов, одно мгновение мы почувствовали, что может произойти катастрофа!  Эта мысль, очевидно, изобразилась и на наших лицах, равно как и  в глазах подвахтенной команды «Мирабо», так как можно было видеть, как обе стороны схватили длинные «шесты-багры» на всякий случай, приготовившись к отражению таранного удара. Но к счастью Ратовскому удалось уклонить курс на 90 градусов, избежавши «таранный удар» и мы покатились параллельно «Мирабо» в сторону Инкерманского маяка.

Облегченно вздохнув! Проманеврировах на северном рейде между другими военными кораблями, стоявшими на бочках, мы тоже стали дуплиньем на бочку в створе Инкерманского маяка и стали проверять и уничтожать «девиацию» компаса, что у нас заняло около двух часов времени.

Второй выход «Разведчика» —  до Бухты Балаклава:

Вернувшись затем на минную набережную, мы погрузили на борт Начальника «Отряда судов охраны Кавказского побережья («Разведчик», «Летчик», «Днепровец» и другие) — Капитана Гезехуса⁶Гезехус Александр Петрович, р. 1875. Морской корпус 1896. Капитан 1-го ранга. Во ВСЮР и Русской Армии; в нояб. — дек. 1920 прибыл в Югославию на корабле «Владимир». К лету 1921 в Югославии. В эмиграции к 1931 председатель Российского военно-морского объединения в Алжире. Соч.: статьи в «Морском журнале». (Источник: С. В. Волков) с его семьей, и после чего, включивши «ходовые» огни, вновь вышли на северный Рейд и стали дуплиньем недалеко от выхода из Севастополя, позади противоминного бокового заграждения.

В 12-ть часов ночи я должен был вступить на вахту, и лишь только начнет светать, должен буду разбудить экипаж и разжигать котлы. Не прошло и двух часов — показалось мне! — как я прилег на койку в нашем кормовом «кубрике», дабы малость вздремнуть, как меня разбудил матрос Федоровский: Вставайте на вахту, господин Корабельный гардемарин. Уже без четверти двенадцать. Мгновенно очухавшись, я вскочил на ноги, и, накинув на се буру(рх)шлат и фуражку, выскочил на верхнюю палубу, поднялся на мостик и вступил на вахту.

Вокруг тишина и полнейший штиль. В зеркальной поверхности моря виднелись темные силуэты кораблей союзной Эскадры, отмеченные отраженными огнями «якорных» огней. Спящий Севастополь, своими зажженными уличными фонарями, причудливо отражался в тихой воде, окаймляющего его моря. С приближением рассвета, в бухту, из открытого моря, начали входить группами — то здесь, то там — дельфины, выныривая из морской глубины.

Время близилось к концу вахты, то есть — к четырем часам утра. Многие звезды на небесном своде начали меркнуть — утренняя звезда («Венера») начала чаще мигать. С моря подул легкий
ветерок, подгоняющий одинокие рыбачие парусники к возвращению домой на берег. Было уже почти четыре часа утра! Время будить команду и Старшего офицера и начать зажигать «форсунки», подымать «пары».

В это время ветер стал вдруг подниматься и даже довольно энергично! Дул прямо с моря, разводя крупную волну. Жизнь на нашем «Разведчике» закипела — Раздалась команда: «Все наверх — с бочки сниматься!». Миноносец стоял носом к ветру, прямо к выходу в открытое море. Через двадцать минут давление в котлах было поднято до нормы. С мостика послышалась команда: «Отдать дуплинь!». И почти сразу «обе машины: Малый вперед!». И мы двинулись прямо против ветра и уже высокой волны. Затем раздался «Средний вперед!», а через несколько мгновений — «Полный вперед!».

Ветер все усиливался и усиливался; шли по Инкерманскому створу прямо на Херсонесский маяк, зарываясь добре носом корабля. Началась крупная килевая качка. Временами волна захлестывала на командный мостик, обдавая всех брызгами соленой морской воды! У всех был бодрый и радостный вид. Придя на траверз Херсонесского маяка, Командир решил «лечь» (повернуть) на Ялту. Качка сразу же переменилась, перейдя с «килевой» на «бортовую».

В это время с мостика Штурман Блохин передал: «На Юте! бросай лаг!». Это была уже моя обязанность — Уложенный в простую «якорную бухту» «лаглинь», лежал почти у края кормы на палубе. Взяв «лаглинь» в левую руку, правой рукой я схватил самый свинцовый лаг с вертушкой и швырнул далеко в море, дабы он, паче чаяния, не попал под «винты» машины и не навернулся бы, одновременно вытравливая «лаглинь» промеж пальцев рук.

И когда весь «лаглинь» размотался до конца (метров за 50), то, крепко держа правой рукой левый конец «лаглиня», я быстро накинул обушком (с замочком) на специальный механизм оси самого счетчика лага, отмечающие пройденные мили.

В то время как я работал с лагом, флажок Капитана Гезехуса, Лейтенант Б. стоял метрах в трех от меня и «травил», чему я недвусмысленно улыбался, глядя на него. Качка была действительно огромная, так что сорвался инструментальный ящик (весом несколько пудов!) и швырнуло его в море, со всеми механическими инструментами (ключами, молотками и другими инструментами).

Ввиду малого тоннажа «Разведчика» (143 тонны!), нашему миноносцу грозило быть перевернутым. Видя и учитывая эту опасность, Командир миноносца скомандовал: «Лево на борт! Качка вновь стала «килевой» и мы, в это время лежащие на траверзе Балаклавы, в каких — ни будь 2-ух милях от Крымского берега, пошли прямо перед нами в, еле заметный глазу, узкий пролив. Войдя в него, миноносец сразу положил руля «право на борт» и мы стали входить в узкую продолговатую бухту Балаклаву, окруженную со всех сторон гористым берегом, с живописно разбросанными по нему беленькими домиками — вилами.

Покорение Бунта на пароходе «Батум».

Ветер прекратился мгновенно и мы, застопорив машины, спустили с миноносца «конец» прямо на бочку, заведя его «душшнем». И все сразу же ощутили приятность тишины, охватившей нас со всех сторон. Во всякую бурную погоду в Балаклаве был полнейший штиль: ветер не проникал в нее!

В полдень в бухту зашел пароход «Батум» пароходного общества» Р.0.П.И.Т.», и стал в метрах в 100 от нас, тоже на бочку. Корабль пришел из Одессы, эвакуируя ее от наступающих большевиков.[1]

«Батум» был переполнен беженцами из Одессы. Верхняя палуба была покрыта серыми солдатскими шинелями, косынками сестер милосердия, и всякой разночинной публикой, сидящей на своих чемоданах. Все бежали из Одессы!⁷Одесса была взята «Красными» 8 февраля 1919. Не успевшие погрузиться добровольческие части, ушли в Польшу вместе с Генералом Бредовым, где и были интернированы. В Бредовской части находился и мой брат Федор со своей батареей.

Приблизившись, как бы невзначай к «Батуму» на нашем «тузике», мы узнали от пассажиров его, что команда «Батума» взбунтовалась, перепилась и арестовала Командира корабля, посадивши его в «канатный» ящик. Мы удивлялись пассивности и отсутствии инициативы и храбрости господ офицеров и вольноопределяющихся, (ведь их было сотни человек, да к тому же вооруженных) позволяющих кучке пьяных матросов делать безобразия и держать всех пассажиров в смертном страхе.

И поэтому, лижь-только сумерки спустились, нас шесть человек Блохин, Бунаков, Ланге, я и еще два матроса), еле-еле гребя, подкрались на шлюпке к трапу корабля, взлетели на верхнюю палубу с винтовками и револьверами «наизготовсь» и заняли два входа, что ведут в командный «кубрик», и, крикнув внутрь палубы «выходи на верхнюю палубу, а не то, гранату бросим».

Ждать долго не пришлось — буяны стали выходить по одиночке, сдавая оружие. В общем, буяны протрезвились и поняли, что натворили глупостей. Инцидент был мирно улажен, Командир и его помощники освобождены из мест своего невольного заключения. Все хорошо, что хорошо кончается, без никакой жертвы. Часа через два вернулись к себе на миноносец и завалились спать.

«Терпим бедствие! Дайте нефти! » — Буксир до Ялты.

На другой день рано утром (к этому времени шторм немного спал!) вышли в путь. По направлению к Турции, Болгарии и Кавказу из Севастополя тянулись суда. Все шло хорошо, как вдруг наш миноносец запарил из трубы (вместе с дымом повалил густой белый пар!). Через несколько минут пришлось застопорить обе машины (их было две!), ибо давление в котлах катастрофически упало. Выяснили причину — приняли скверную нефть (с водой!). Быть может и здесь саботаж был? Кто его знает?

Смастерили из «коек» маленький парус, чтоб можно было хоть кое-как управляться вблизи Крымского побережья — милях в двух! Плавно покачиваясь, еле-еле продвигались вдоль побережья, ожидая помощи.

И помощь пришла в образе английского номерного миноносца. Мы подняли сигнал по международному «своду»: «Терпим бедствие — дайте нефти». Англичане рыцарски помогли нам — взяли нас на буксир и, пришвартовавши нас «лагом», потянули нас в Ялту, куда они шли.

Пока они нам давали нефть, английские офицеры пригласили нас к себе в кают-компанию и накормили нас вдоволь. Пришли в Ялту в сумерки и стали на швартовы у мола. Англичанин, распрощавшись с нами, повернул обратно в море.

Весна 1919 – Новороссийск — охранно-разведовательная служба.

В предчувствии предстоящей Эвакуации Севастополя, наше Морское Ведомство предварило общую Эвакуацию, заблаговременно выслав наш «Разведчик» в Новороссийск.

Через день и мы потопали дальше — вышли в море и «легли» на Новороссийск. Туда пришли утром через двое суток.

Всю летнюю кампанию мы плавали вдоль Кавказского побережья, неся охранно-разведовательную службу: высаживали десанты (в Архипово-Осипово — кубанских пластунов) и ловили контрабанду, мечтая переловить советских комиссаров, часто пробирающимися с поручениями глубоко в наш тыл на парусно-моторных «шхунах».

Наша база была Новороссийск и Туапсе. Наш маршрут был: Дооб, Архипово-Осипово, Туапсе, Сочи, Адлер, Гагры и обратно.

 В Новороссийске, на пустынном берегу залива, совершенно случайно встретил Мадам Экскульскою и ее дочь Рэню, (за которой некогда ухаживал Федя!). Была радостная и теплая встреча и, конечно, неожиданная! После ухода из Екатеринослава, в Ноябре 1918г, это представилась первая возможность получить хоть какую-нибудь весточку о своих родных, с которыми даже не имел времени попрощаться.

Разумеется, я пошел вместе с ними к месту стоянки, на запасных железнодорожных путях «Цементной набережной», товарного эшелона с беженцами, направляющимися в Возрожденную Польшу. Шли вместе, разговаривая. От них узнал о своей семье (Розовых). Оказывается, что в тяжелые минуты гражданской войны (во время временной оккупации города махновцамами)[3], Эскульские жили у нас в винном складе с нашей семьей.

Узнал, что все живы, слава Богу! Наконец, придя к месту стоянки состава, увидел и прочих членов семьи Рэни — почтенного слепого и седого отца Эскульского, маленькую Зою и других. До самого позднего вечера я оставался с ними, беседуя о милом прошлом и неизвестном будущем. И когда все это «Смутное время» закончится? У Эскульских все же была радость возвращаться в свою Родную Польшу! Они ожидали прихода польского парохода «Полония», на который уже и были взяты билеты. И сотни других польских беженцев тоже находились вместе с Эскульскими, ожидая, как бы поскорее вернуться к себе, в Польшу и подальше от разгула Российской Стихии.

Провел вечер до «поздня», распрощался со всеми и с грустью вернулся на свой «Разведчик», стоящий у «Цементной» пристани.

Июнь–Август 1919-го года; Черное море, Летнее плавание «Разведчика».

В середине летней кампании у восточных берегов Кавказа (Новороссийск-Гагры), у нас на миноносце произошли перемены в личном составе корабля – Блохин, Животов и Бунаков ушли (в результате неладов с Командиром «Разведчика», Старшим Лейтенантом Бирилевым).

Счастливый случай произошел со мной. Сижу это я на Юте и греюсь на солнце. Вдруг слышу с берега (почти что над самым ухом!) голос — Ваня! Обворачиваюсь назад и — о радость! — вижу длинноносое худое лицо Мити Понафидина. Митя!  Какими судьбами? Заходи на палубу! Крепко обнялись и расцеловались. Ну, как живешь? на каком корабле плаваешь? где служишь?

Оказывается, Митя был во 2-ом Кубанском походе, а после взятия Екатеринодара был в штабе при Адмирале Клыкове,⁸Запись ПЛ : командир Новороссийского порта а затем очутился в Новороссийске при Морском штабе. Узнав, что я служу на миноносце, он решил прогуляться пешком ко мне. Видя его худое, вытянутое лицо и вообще слабый вид, я осведомился о причине. Оказывается, он недавно болел тифом, а теперь ищет, как бы устроиться по морской специальности на корабль? Вот это здорово, а у нас как раз и произошел конфликт между Командиром (Старшим Лейтенантом Бирилевым) и Блохином и имелось (даже не одно!) свободное место на «Разведчике».

Я ему и говорю «подожди: хочешь, я постараюсь устроить тебя к нам?! И не дожидаясь ответа, я спустился к Командиру в каюту. Постучав в дверь, вошел и рассказал все, что было с моим товарищем (уже произведенным в мичмана!) и попросил, не мог ли он устроить его к нам на миноносец? Командир согласился, но хотел бы предварительно познакомиться с Митей. Узнав, что Понафидин на палубе, Командир наскоро надел фуражку и выскочил на Ют. В общем, впечатление оказалось хорошее, тем более что Бирилев знал что это мой боевой товарищ по выпуску и дело было сделано.

Командир поспешил в Адмиралтейство, дабы все отрегулировать, и таким образом, Митя был зачислен Вахтенным Начальником на «Разведчик». А тем временем я решил накормить моего товарища хорошим, жирным борщом с куском говядины. Митя не ел, а жрал, до того он изголодался за время своей болезни.

Насытившись, Мичман Понафидин побежал в Штаб за «официальным» Приказом его назначения на миноносец, а равно захватить с собой свой чемодан с багажом. И все на «Разведчике» остались довольны, а мы с Митей в особенности, так как нас, бывших черных гардемарин, было уже двое на корабле. Мечтали в будущем устроить к нам и еще старых «однокашников».

Мечтам нашим скоро пришлось и осуществиться, В Новороссийске проездом очутились: Миша Юдин и Коля Ключинский — оба черные гардемарины. Юдин был с Митей нашего 3-го Выпуска О.Г.К, а Коля Ключинский был 4-го Выпуска. Таким образом, нас «черных» гардов было уже четыре. Было приятно плавать дружной своей семьей!

В ночь с 30-го на 31-ое июля 1919, терпим бедствие у Дообского маяка.

Серая погода, юго-западный ветер, балов на шесть, развел сильнейшую волну, подгоняющую нас на берега Кавказа. В момент, когда мы находились недалеко от Дообского маяка, случилась авария с нашей левой машиной: стоявший на вахте ученик Ростовской мореходки ухитрился заснуть на своем посту и. спалил подшипник левой машины.

Из правого котла ушла вода, и Миноносец окончательно остановились. Ветер гудел в снастях. Нас несло на скалистый (в этом месте) берег. Была опасность, что нас может выбросить берег, а когда там исправят поврежденную машину? Нужно было действовать. Темнота мешала работе. С мостика несется команда: Приготовиться «отдать якорь!» Стоя по расписанию на «баке», спрашиваю: «На мостике — какая глубина? так как наш старый лот был поврежден. Но, ясно, Командир не мог дать точного указания «глубины».

В это время из предосторожности я выгоняю всех лишних срочно удалиться с «бака» (Колю, Федоровского и других), чтобы, вдруг разорвавшимся якорным канатом, никого не убило, а сам становлюсь на «боцманский палец», дабы в нужный момент — «отдать якорь», когда раздастся команда. И сам еще раз крикнул на мостик: «какая глубина?! «. За словами с мостика «отдать якорь!» Делать было нечего и я «отдал» якорь, нажавши на «палец боцмана». Со свистом увлекал якорь свой канат. Очевидно, глубина была больше чем вся длина якорного каната, и якорь оборвал канат, который чудом, вытравленный весь, до «жвака-галса», разорвался на последней «смычке» и ушел на дно вместе с самим якорем.

Один только деревянный » буек», принайтовленный к канату, указывал место, где покоится потерянный якорь. Была уже ночь и все покрыто густым белым туманом. Но «Разведчик» все же задержался вытравленным канатом. В это время ветер повернул нас «лагом» и бортовая качка была такая, что у нас сломало «фок» мачту.

Все дружно работали, чтобы разрубить и надломанную мачту и «вантины» и затем все это сбросить за борт! Мы не знали точно места (широты и долготы), где мы находимся. Все было гадательно. И так, в этой аварии мы потеряли «фок» мачту и левый якорь со всем канатом. Ветер начал падать и мы, в ожидании рассвета, мерно покачивались на волне, слегка подремывая одним глазом!

В это время машинный Кондуктор Мартыщенко делал героическую работу: примитивным способом он сделал новый подшипник, поврежденной машины, в замен сожженного. Наварил его и пришвабрил, и все это примитивным способом, вручную! Так что мы были спасены, и сможем своими силами дотащиться до Новороссийска.

Когда настал утренний рассвет, ветер (уже спавший!) рассеял туман, и увидели, что в каких-нибудь двухстах саженях⁹Запись ПЛ : старорусская единица измерение, приблизительно 2.13 т. е. 400 мот нас, прямо по носу, выситься скала Дообского маяка! Господь нас спас!

В это время мы увидели, выходящий из Новороссийска Американский (весь деревянный!) пароход. Мы выбросили сигнал по международному Своду — «терпим бедствие!» Тут наша тройка — Митя, Миша и я (вернее я только!), подкачали: Зная сигналы «о бедствии» на память, я впервые ошибся!

В результате, поднятый нами сигнал, означал — «Нужен лоцман!», что мы обнаружили уже значительно позже, и, конечно, скрыли нашу ошибку от посторонних. Неудивительно, что «Американец» продолжал идти, не взирая ни на что (Правда, до него было очень далеко). Тогда Командир приказал Мите выстрелить светящимся снарядом, но и это не помогло.

Придя в Новороссийск, мы сделали необходимые палубные и механические исправления, и продолжали свою «охранную» службу Кавказского побережья.

Туапсе.  Встреча с Наташей и Машей.

Совершенно случайно встретил здесь своих сестер — Машу и Наташу. Они прибыли специально в эти края облюбовать кусочек земли под Лазаревской, для семейного приобретения.

Встреча (после годичной разлуки) была как в сказках из «тысячи и одной ночи».

Мы возвращались из Гагров, с заходом в Адлер и Сочи. Из Сочи двинулись в Туапсе. Вечер был чудесный. Полнейший штиль. Зеркальное море. Луна еще не вышла. Темнело довольно быстро. Около 12-ти часов вечера мы начали подходить к Туапсе. Фосфоресценция воды была столь большая, что на юте у винтов можно было читать газету. Однако, по мере приближения к Туапсе, пришлось убавить ход «Разведчика». Мы никак не могли увидеть створных огней Туапсинского входа в бухту, а потому пришлось, чуть ли не совсем застопорить обе машины и пытаться невооруженным глазом различить узкий проход в Порт.

Командир приказал мне умоститься на носу миноносца, у основания «бушприта», и управлять голосом ход «Разведчика» (право-лево, так держать!), что я и сделал, севши верхом на бушприт и наклонившись по возможности ближе к поверхности воды. И «Разведчик» дал самый малый «вперед». Наконец я увидел узкий вход в Порт, между двумя каменными стенками Туапсинского Порта и мы вошли на рейд, увеличивая ход.

На берегу, зажженные огни ресторанов, «духанов», уличных фонарных огней ясно обозначали береговую линию. Пристань у берега была ярко освещена. Большую часть пристани занимал пассажирский пароходик, вроде — «Днепровца». По распоряжению Старшего Лейтенанта Бирилева, я стал громко кричать в маленький «рупор»: «На пристани! Сдайтесь немного вперед, чтобы мы могли ошвартоваться!». На маленьком пароходике зашевелились, и мы увидели по ходовым огням, что нас услышали и поняли, освободив нам место для швартования.

Наш миноносец в свою очередь бесшумно подошел к пристани и ошвартовался. И мы все, кроме «вахтенного», завалились спать. Было уже около одного часа ночи. Утром, после подъема Флага, «Разведчик» перешел к северной стенке «мола» ближе к выходу с рейда в открытое море.

Погода была чудесная — ясная, солнечная и без ветра. После обеда четверо человек (Митя, Миша, Коля и я) пошли погулять на берег. Бродили по маленькому уютному Туапсе. Веранды-кафэ были переполнены туристической публикой, прохлаждающейся в тени за стаканами вина или пива. Зной был ужасный. Узнали, между прочим, что еще накануне сюда прибыли, эвакуированные из Петрограда, Ксениинские институтки. Они прибыли по железной дороге сюда из Новороссийска.

Проходя мимо одной открытой террасы, я увидел одну молоденькую девушку, вдруг сорвавшуюся из-за столика, и побежавшую ко мне с возгласом: Ваня, вы меня не узнаете? Мы были соседями по Александровской улице в Екатеринославе. Подождите — мне нужно что-то сказать Вам! Я сразу не узнал ее, но потом вспомнил ее — это была бывшая ученица Мариинской Женской Гимназии. Правда, я ее знал мало, так как никогда за ней не ухаживал.

Она мне и говорит скороговоркой, слегка запыхавшейся — Ваша сестра Маруся здесь, в этой гостинице. Мы приехали с ней и ее сестрой Наташей сюда еще вчера утром! И она мне указала рукой гостиницу. Немножко поговоривши с ней и распрощавшись, побежал в указанную гостиницу. Спросивши у хозяйки гостиницы номер комнаты, в которой остановились мои сестры, я быстро взбежал на второй этаж и постучался в дверь. «Кто там? Послышался голос моей сестры, голос, который я узнал сразу и, не дожидаясь дальнейшего, я вошел в комнату.

Машуня сидела у стола перед открытым окном и что-то зашивала. Подняв голову, и увидев меня, она швырнула шитье на стол и побежала мне навстречу. Крепко обнявшись и расцеловавшись, заговорили почти вместе — что? как? и здесь? Сейчас Наташа придет! И она потащила меня к открытому окну, посмотри, какая она у нас красавица! Воображаю, как она будет удивлена!

Действительно не прошло и двух минут, как я увидел ее, озабоченно возвращающуюся в гостиницу. Через несколько мгновений, дверь в комнату открылась и вошла стройная, тонкая, с весьма миловидным лицом молодая девушка. Широкая улыбка и светящиеся, широко раскрытые глаза, выражали радость встречи. Мы бросились друг другу в, широко раскрытые объятия и смачно расцеловались. Вот это здорово! Воскликнул я. Какими судьбами!? Нацеловавшись и усевшись на стулья, мы начали обмениваться вопросами.

От них узнали, что все живы и здоровы

Оказывается, Машуня с Наташей отправились в разведку на Кавказ: нельзя ли купить по случаю старенький домишко под Лазаревеской — это для папы и всей нашей семьи.

Я остался ужинать с ними до 12-ти ч. вечера. И вот, сестры мне сказали, как вчера ночью, после ужина они уселись на веранде гостиницы, любуясь тишиною ночи, морем, доходящим до них шепотом прибоя. Сидя втроем (с подружкой) и разговаривая, как вдруг с моря донесся к ним отдаленный голос — как им показалось! — утопающего человека. И как им стало сразу же страшно и тоскливо. Им казалось, что кто-то кричит: «Спасите! тону! «. А когда я им сказал, что голос вероятно был — мой, когда я вопил в рупор: «На пристани! На берегу! Сдайтесь мало» и т. д., то какое же было их удивление, что это был я. Им и в голову не могло придти, что это мой голос! Да еще и после годичной разлуки!

Действительно занятное совпадение.

Середина августа1919 -Конец летней кампании «Разведчика» у Восточных берегов Черного моря у Кавказского побережья.

Возвращение в Севастополь на буксире Транспорта «Мечты».

В первых числах Августа на буксире Транспорта «Мечты» (на нем плавал мой товарищ тоже бывший «черный гардемарин» Мичман Петр Поплавский). Заходя по пути в Феодосию и Ялту, мы пришли в Севастополь и стали в долговременное хранение (ввиду непригодности к дальнейшей военно-морской службе, за выслугой лет) и на то— же место: «Кладбище», у минной набережной. Командир Бирилев перевелся в Морское Адмиралтейство. Начальником стола личного состав Флота.

Мы же (Понафидин, Юдин, Ключинский, я, Ратовский, машинный Кондуктор Мартыщенко, Федоровский и другие матросы) остались до нового распоряжения Адмиралтейства на нашем почтенном «Разведчике»

Учредив «суточное дежурство» («якорное»), мы все дружно продолжали жить на «Разведчике», питаясь, купаясь, жарясь на солнце. Часто, по вечерам ходили гулять по Севастополю, с заходом на обед или ужин в наш ресторан Военно-Морского Собрания. В Севастополе встретили Мичмана Леонарда Юркевича (тоже черного гардемарина наших О.Г.К.-ссов). Он плавает штурманским офицером на «Эпидифоре» — «тральщике №412.

Повстречали также многих Мичманов наших старших Выпусков: Захарченко, Лисенко, Кажайя, Каплинского, Песляка, Томашевского, всех нашего 3-го Выпуска О.Г.К.

Производство в Мичмана.

30-го авуста 1919г, получил телеграмму из Таганрога о моем производстве в Мичмана.

Уррра! (Приказ № 3291 Командующий Флотом по Черному Морю). Миша Юдин был тем же Приказом произведен в Мичмана.

Как и полагалось – добре «Вспрыснули» наше производство, а на следующий день рано утром (уже молодым мичманом!) уехал в отпуск домой.

С 5-го по 21-ое Сентября 1919: отпуск в Екатеринославе. 

Всех застал здравствующими, но малость постаревшими, в особенности отца, маму и дядю Мишу. Дядя Миша лег в госпиталь —у него что-то не совсем хорошо с ногами. На другой день после моего приезда к родным в отпуск, я отправился с визитом к моему дяде в Клинику (на Соборной площади), куда его поместили на излечение.

Когда в жаркое и душное утро я вошел к нему в палату, то сразу увидел в противоположном, по отношению ко мне, углу Дядю Мишу.

Он лежал на кровати поверх одеяла головой ко мне, а ногами к стене, на которой висело наклонно большое зеркало, отражающее всю палату и входную дверь. Лежа на спине, с руками положенными под затылок, в нижнем белье, он, казалось, мечтательно смотрел в зеркало, наблюдая, что происходит в палате. Увидев меня, входящего в дверь, он вскочил на кровать, спустив ноги на пол и, встав быстро, чуть ли не побежав, направился ко мне навстречу, испуская ртом нечленораздельный звук, нечто вроде -дддддд-ы!

Он этим звуком передавал радостное волнение при виде меня. Мы крепко расцеловались, уселись на его кровать и начали быстро друг-с другом разговаривать специальной ручной (пальцами) азбукой для глухонемых. Говорили с такой же скоростью человеческой речи. За год разлуки — было о чем поделиться нам! Узнал от него о семейных переживаниях нашей семьи, с момента ухода нашего с Федей в Екатеринославский Поход. Он мне описал тяжесть семейной жизни нашей семьи за этот год Гражданской войны(1918-1919гг.). Затруднения с продовольственным вопросом, угольным и т.п.

Идя к нему в Клинику, я принес с собой половину слоеного пирога с мясом, разную сладость, и письмо от мамы. Он был очень благодарен «маме Бронки», как он называл мою маму. Дядя Миша знал прекрасно русский язык, который изучил в Петро градской школе для «глухонемых», равно, как и некоторые рукоделья для будущей трудовой жизни.

Пока я сидел у него в палате, разговаривая с его соседом по койке – японцем -, получившим ранение в железнодорожной катастрофе под Екатиринославом, мой дядя читал письмо от «мамы Бронки» и в свою очередь писал ей «ответ», с благодарностью за присланную. «кубляку» (очевидно забыв слово-кулебяка). Здесь я обратил внимание, что у моего дяди Миши начинает «сдавать» память. Так, во фразе: «Устал от далекого хождения» он пишет: «Устал от далекого ПЕШКОМА! Очевидно это уже действие и «склероза» в организме, равно, как и от его «глухоты и немоты» его несчастного детства.

Ноябрь

Умер Дядя Миша.

Вскоре после конца моего отпуска в Екатеринославе, в Ноябре 1919г. Дядя Миша умер, и был похоронен на Севастопольском кладбище. Гроб сосновый сделал сам заведующий столярным цехом Винного склада -старший рабочий Иаков Иванович Какунин (папин подчиненный). Повсюду снег лежал сугробами, когда малая похоронная процессия выступила из морга Клиники. Все помогали нести гроб-благо, от Клиники до кладбища было недалеко. Гроб сопровождали — Священник Отец Павел, а прочие — Мама, Наташа, Маша, папа и Какунин несли нашего славного Дядю Мишу в последнее место упокоения, причем главную физическую силу составлял наш силач Яков Иванович Какунин. Таков был конец безмолвного страдальца!

Жизнь дяди Миши.

Мой бедный дядя родился под «несчастной звездой: Когда он был в младенческом возрасте, то его отец (протоиерей Федор — мой дедушка), няньчующий его на руках, нечаянно выронил его из рук из окна, на метр-полтора от земли. В результате через несколько лет после падения у подрастающего мальчика стал расти горб. Но это еще не все. Мой дядя в детском возрасте болел брюшным тифом, в результате которого в возрасте 13-15 лет, он стал глухонемым.

Добавлю, что в ту эпоху еще не полагали необходимым каждые один-два часа ватным тампоном дезинсектировать от микробов полость рта, что и явилось причиной глухоты и немоты. В результате всю свою жизнь (уже с юношеских лет!) был глухонемым горбуном.

Мой дядя был человек исключительной чистоты Веры Православной и честности и незлобивости. На оторванных календарных листиках он вел две записи: 1-ая была запись Святых дня, Праздников и Исторических Российских дат; а 2-ая повседневный Дневник всей нашей Розовской семьи.

Добавлю еще, что изо всей семьи нашей он больше всех любил меня и старшую сестру Таню. Обыкновенно люди его «типа» отличаются озлобленным характером, крайне вспыльчивыми и раздражительными! Ни один этих черт не было у нашего бедного, доброго страдальца!

Он жил всегда в нашей семье, семье своего брата (нашего отца!) Петра и был всеми нами, и Родителями нашими, любим и уважаемым.

Переход на «Гневный» в обязанность ротного Командира.

С Октября месяца 1919г. служу Вахтенным Начальником на Эскадренном миноносце «Гневный»¹⁰Запись ПЛ: Эсминец типа «Дерзкий», водоизмещение 1185 т, длина 93,83 м, ширина 9,02, осадка 3,42, 2 паровые турбины, 2 двигателя, скорость 30 узлов, экипаж 111 человек, включая 7 офицеров, вооружение: 3 орудия 102 мм, 5х2 торпедных аппарата 457 мм. а с ноября месяца вступил в обязанности ротного командира.

Несколько слов об общей ситуации в Крыму Вооруженных сил Южной Добровольческой Армии: дела на фронте начинают ухудшаться. В тылу фронта, около Екатеринослава оперируют банды разбойников. Особенно угрожающе для фронта — это разрастающееся движение «Махно». Ко всему плюс, почти совершенно раздетая Армия! Позор, позор!

Figure 162 Походы «Махновцов» Май-Октябрь 1920-

Тыловая русская интеллигенция не могла одеть и вообще позаботиться о фронте! Шкурники, мерзавцы тыловые спекулянты!

Морозное время, частичные неудачи на некоторых участках фронта, измена и предательство в тылу — и в результате отступление по всему фронту.

Конечно, все это действует пагубно деморализующем на Армию.

11-го декабря 1919 — приезд родных в Севастополь.   

11-го декабря приехали мои родные — отец, мать, Натка, Маруся (Федина) и Малгося Гвоздева. Проделали путь в ужасных условиях: восемь дней от Екатеринослава (Неслыханное дело!). Все немножко простужены.

Интересно, как все это произошло: Я находился в суточном дежурстве (на вахте!) на «Гневном», когда вдруг увидел на берегу у сходень фигуру Гардемарина Ключинского, спрашивающего разрешения войти на палубу миноносца. Войдите! говорю. И Коля не вошел, а влетел — лицо взволнованное, запыхавшееся и прямо ко мне: Ваня, сообщаю тебе, что привез к тебе из Екатеринослава твоих родных, которые эвакуировались из Екатеринослава, занятого махновцами! И, переведя дух: они все ждут тебя на Севастопольском Вокзале! Скоренько!

Конечно, я был радостно взволнован сообщением и, попросивши разрешения пойти за своими родными на вокзал. Получивши таковое подсменился с Мичманом Кажайя, и с Колей побежали на вокзал.

Когда мы вошли в большой вокзальный зал буфета 1-го класса, то увидели, что все помещение занято беженцами из Екатеринослава и других южных городов Украины, сидящих на своих чемоданах. Увидев всех наших, сидящих в голове стола и окруженных чемоданами, я направился прямо на них. Все сразу же ожили, радостно бросаясь мне навстречу. Я подошел к отцу, приближающемуся ко мне, и мы крепко расцеловались. В эту минуту папа, в своей серой каракулевой шапке, весь седой, очень походил на писателя Шевченко!

Затем я расцеловал нашу маленькую седенькую мамочку, а за ней и со всеми остальными – Марусей (Фединой), Малгосей и Наташенькой. Мама на ухо застенчиво заговорила — Ванюша ну и свалились мы тебе на голову! за что я ответил » ну, что ты, в самом деле! Это для меня радость, что вы ко мне приехали! В общем, все сразу повеселели, а папа, подозвав меня, сообщил что взял с собой пачку старых «катюшек»!

Маруся, Малгося и Натуня выглядели молодо, и прекрасно. Я заметил, что у Фединой жены начинает малость расти живот. Посовещались с отцом о плане действии. Было уже около трех часов пополудни и нужно было спешить с исканием квартиры. Папа вспомнил, что в Севастополе находится наша знакомая еще по Екатеринославу — Елизавета Михайловна Теремецкая, и у него был ее адрес (Севастополь, Большая Морская, №20).

Оставив всю семью на вокзале, мы сели на извозчика и проехали к ней. Она с радостью предложила всем остановиться временно у нее до приискания новой квартиры. Мы с папой вернулись на вокзал и, погрузив на Линейку (Крымские извозчики!) всю нашу семью с багажом, покатили вдоль Южной бухты, по Историческому Бульвару, мимо Морского Собрания, через Нахимовскую площадь мимо памятника Адмиралу Нахимову и известной гостиницы «Киста». У Графской пристани наша «линейка» выкатила на Большую Морскую и остановилась у № 20-го.

Дня через 2-3 дня, нанял квартиру на Корабельной стороне («Коробелка!) -2 комнаты с угольными плитами.

12-го Января 1920г.

Нанял новую квартиру на Доковой улице № 13 (Три комнаты и летняя кухня). Квартира значительно лучше первой — нашим очень понравилась. Отопление устроил нефтяное, что значительно облегчает дело, так как нефть мы получаем с нашего «Гневного» бесплатно, а дрова же ужасно дорого стоят. Получая «холостяцкое» мичманское жалование, мне было бы трудновато обеспечить сносное существование всей нашей семьи!

Конец Января — начало Февраля 1920г; общая ситуация Добрармии в Крыму. 

Какова же была ситуация (в военном смысле) нашей Добровольческой Армии в Крыму? С фронтом здорово коряво! — одно время фронта совершенно не существовало. В общем, вернулись к прошлогодним позициям — к Перекопу.

По деревням начинаются крестьянские восстания, сильно затрудняющие подвоз снарядов, продовольствия и фуража и нам и красным.

Положение на фронте плохое, хотя все же начинает усматриваться больший порядок. Перекоп по несколько раз переходит из рук в руки. Наши Добровольческие части базируются главным образом на, сильно укрепленные, Юшуньские позиции. У нас в тылу, в Севастополе, происходит усиленная агитация большевиков, в результате чего брожение в рабочих массах не в пользу Добрармии.

 «Гневный» начинает усиленно ремонтироваться — к слову сказать — вещь нелегкая, ввиду перманентного саботажа персонала доков и мастерских Порта.

23-го Февраля 1920г до 7-го Марта; десант на порт Хорлы.

Я вместе с боевым взводом миноносца «Гневный» и с Подпоручиком Удским (Кубанского Похода) были назначены в десант на порт Хорлы.

Пробыли вместе с Отрядом всей Эскадры до 7-го Марта 1919г.

5-го Марта 1920г: Имели небольшой бой (около одного часа!) с «червонными» кабаками (Тетенюка). С нашей стороны потерь не было. Со стороны же противника двое раненных или убитых.

Результат «операции» — вывезли 20.000 пудов¹¹пуд ;16,3807 кгзерна и 150 баранов.

Март и апрель 1920г. Севастополь; Врангель¹²Врангель Петр Николаевич, барон (1878 – 1928). Выходец из дворянской семьи шведского происхождения, он учится на горного инженера, затем поступает на военную службу, участвует в русско-японской войне, а позднее, уже во время первой мировой войны, отличается в Восточной Пруссии и в Галиции. После Октябрьской революции, отказавшись перейти на службу к украинскому гетману Скоропадскому, которого поддерживают немцы, он присоединяется в 1918 к Добровольческой армии. В апреле 1920 он становится преемником Деникина, когда тот, отступив в Крым, оставляет командование белой армией. Воспользовавшись начавшейся войной с Польшей для перегруппировки своих войск, Врангель переходит в наступление на Украине и формирует правительство, которое признает Франция. Осенью того же года, теснимый Красной Армией (у которой развязаны руки после перемирия с Польшей), он отступает в Крым и в ноябре 1920 организует эвакуацию в Константинополь 140 тыс. военных и гражданских лиц. Обосновавшись со своим штабом и частью войск сначала в Турции, затем в Югославии, он к 1925 отказывается от продолжения вооруженной войны и переезжает в Бельгию, где и умирает в 1928 (источник Хронос http://www.hrono.ru/biograf/vrangel.html). назначен¹³Запись ПЛ : как пишет далее Иван Розов, он был выбран группой штаб-офицеров под председательством генерала ДрагомироваВерховным Главнокомандующем.

Мерзавцы Севастопольские рабочие — бастуют на экономической подкладке! Порт не работает 5 дней. Всякие ремонты прекратились. Генерал Слащев¹⁴Слащев Яков Александрович (29.12.1885-10.01.1929). Полковник (11.1916). Генерал-майор (04.1919). Генерал-лейтенант (04.1920). Окончил Санкт-Петербургское реальное училище (1903), Павловское военное училище (1905) и Николаевскую академию Генерального штаба (1911). Участник Первой Мировой войны: командир роты и батальона лейб-гвардии Финляндского полка, 01.1915— 07.1917. Командир лейб-гвардии Московского полка, 14.07—01.12.1917. За время войны получил 5 ранений. В Белом движении: формировал части Добровольческой армии по заданию генерала Алексеева в районе Минеральных Вод, 01—05.1918. Офицер в отряде (около 5000) полковника Шкуро; 05-07.1918. Командир 1-й Кубанской пластунской пехотной бригады и начальник штаба 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Улагая, 07.1918— 04.1919. Командир 5-й пехотной дивизии, 04—08.1919. Командир 4-й пехотной дивизии (13-я и 34-я сводные бригады); 08-11.1919. Командир 3-го армейского корпуса, (13-я и 34-я бригады, развернутые в дивизии); 12.1919—02.1920. Занял оборону на Перекопской перешейке Крыма 27.12.1918, упредив вторжение Красной армии в Крым. Командир Крымского (бывшего 3-го) корпуса, 02—04.1920. Командир 2-го армейского корпуса (прежнего Крымского, переименованного генералом Врангелем); 04-18.08.1920. Снят генералом Врангелем и отстранен от командования корпусом, переведен в резерв; 18.08.1920. Эвакуирован из Крыма (11.1920). В эмиграции, 11.1920-11.1921. Вернулся в Россию 21.11.1921. Преподаватель курсов «Выстрел», 06.1922-01.1929. Убит Коленбергом 11.02.1929 в своей комнате при курсах «Выстрел» в Лефортово. Как герой обороны Крыма, 18.08.1920 приказом генерала Врангеля получил право именоваться «Слащев-Крымский». (источник Хронос http://www.hrono.ru/biograf/bio_s/slashev.html).дал 75% прибавки. Порт стал на работу.

По поводу расстрела Слащевым десяти человек, рабочие объявили политическую забастовку — «день траура»‘.

В апреле 1920г у нас, на Юге совершилось весьма важное событие — на пост Верховного Главнокомандующего В.С.Ю.Р. был избран генерал-лейтенант барон Врангель.

Генерал Деникин¹⁵Деникин Антон Иванович родился 4(16) декабря 1872 года около Варшавы. Окончил Киевское военное училище (1892), затем Академию Генерального штаба (1899). Участвовал в русско-японской войне. В Первую мировую войну командовал дивизией Южной армии. С 1916 генерал-лейтенант. Участвовал в корниловском «мятеже» против Временного правительства. Арестован, бежал из тюрьмы (декабрь 1917). Ушел на Дон, где стал одним из организаторов Белой армии. После смерти генерала Л.Корнилова — командующий Добровольческой армией. Признал адмирала А.В. Колчака Верховным правителем России. В боях против Красной армии потерпел поражение и уехал в Константинополь (1920), откуда перебрался в Париж. В годы Второй мировой войны отвергал все попытки гитлеровцев наладить контакт с ним как с возможным лидером, вокруг которого могли бы объединиться антисоветские силы. До конца своих дней оставался патриотом России. После окончания войны переехал в США. Автор 5-томных мемуаров «Очерки русской смуты» (1921–25), умер 8 августа 1947 года в Анн-Арбор, штат Мичиган, США. отбыл за границу

Из речи Генерала Врангеля в Севастополе с цоколя памятника Адмиралу Нахимову: «Положение безвыходное: т.е. — почти что безвыходное! но я постараюсь найти выход из него с честью!».

Начало речи, слышанное мною лично.

8-го апреля 1920: родился Петя Розов.

Федя и Женя Левицкий все еще очевидно интернированы в Польше с Бредовским отрядом.¹⁶Примечание PL: под давлением Красной Армии около 23 000 человек которые находились с западной стороны от Днепра, большинство из них солдаты, больные и раненые, под командованием генерала Бредова, получили приказ отправиться в Тульчу в Румынии, а затем в Крым. Румыны не дали им пройти и встретили их пулеметной стрельбой. Бредов и его люди были вынуждены уйти на север, где 12 февраля 1920 года они присоединились к польским войскам. Они сражались в польских рядах, а затем были интернированы поляками в лагеря. Условия содержания интернированных были ужасающими. Многие умерли от тифа, и только около 7000 человек достигли Крыма.

8-го апреля 1920: радостное событие: у Фединой жены Маруси Розовой (урожд. Бандуровской), родился сын Петя.

Стефик Бандуровский (брат Маруси) бывает в Севастополе «наездами» с фронта. Он, молодчина, нам здорово помогает продуктами (жирами и съестными продуктами), которые закупает в прифронтовых деревнях. Без него было—бы хуже, ибо вся наша Эскадра питается преимущественно «хамсой» (снетками) во всех видах.

Крестный Петюши — Коля Ключинский

Май и Июнь 1920г. – Севастополь.

Началось наше НАСТУПЛЕНИЕ! Вся северная Таврия в добровольческих руках.

25-го мая 1920 г :Издан новый ЗЕМЕЛЬНЫЙ ЗАКОН: «ЗЕМЛЯ ТРУДЯЩИМСЯ»¹⁷Запись ПЛ: «Использовать все земли, годные к обработке, в каких бы условиях они не находились, для владения ими возможно большего количества действительно трудящихся на земле хозяев.» «Все наделяемые землей землепашцы должны получить ее в собственность, за выкуп и в законном порядке.»»Создать для осуществления реформы на местах органы земского самоуправления и привлечь к участию в них самих крестьян.»

На Фронте события разворачиваются для нас благоприятно. У Армии совершенно другой дух. Отношение к ней крестьян самое сочувственное.

Врангелем учрежден орден Св. Николая. ¹⁸Запись ПЛ : Предназначался для офицерова также для нижних чинов за «выдающиеся воинские подвиги, проявленные в борьбе с большевиками».

…………………………………

6-го июня 1920г: установлен «особый знак Екатеринославского Похода»

Нам же, за наш Екатеринославский Поход, установлен особый «Знак Екатеринославского Похода». (Приказ N° 3303 Главнокомандующего В.С.Ю.Р. от 6-го июня 1920г.).

Август, Сентябрь и до 29-го Октября 1920г.

Идут слухи, что Польша согласна подписать условия мира.

В начале положение на фронте было самое хорошее. Большевикам приходилось здорово туго, как на нашем фронте, так и на Польском. Но вскоре у нас начали ползти слухи о том, что Польша, якобы, согласна подписать условия мира, предлагаемого большевиками. Если это так, то дело наше будет дрянь.

У большевиков, конечно, числовая сила (почти вся Россия!) может потопить нашу «белую горсточку».

О моем брате Феодоре не было ни слуху, ни духу, так что для успокоения нашего семейства, и в особенности его жены Маруси, я всякий раз, когда мне сообщали по «семафору» на Гневный о приходе в Севастополь какого-нибудь транспорта, то я немедленно отправлялся на него узнать — не прибыл ли на нем мой братеник.

И однажды узнал от некоторых прибывших из Одессы офицеров, что мой брат вместе с другими нашими земляками (Екатеринославцами) ушли вместе с отрядом Генерала Бредова в Польшу, где и были интернированы и пребывали в ожидании возвращения на Родину (в Крым), читая газеты и играя в карты.

Брат Федя вернулся из Польши!

Так продолжалось довольно долго, до начала октября, когда вдруг, неожиданно, вернулся к нам в Севастополь Федя. Это стало возможным, когда поляки решили репатриировать русских «беженцев «, пожелавших вернуться в Крым. Когда я пришел вечером домой, прямо с корабля, на Доковую улицу №13, то застал брата в семье, дождавшейся его возвращения.

Что и говорить — радость была большая! и у всех светилась в глазах. И мой брат впервые увидел своего первенца-сынишку Петюшу, которому пошел уже 6-ой месяц. Бедная Маруся уже месяца два, как прихварывала крапивной лихорадкой, покрывшись прыщами и красными пятнами. Но приезд мужа приободрил ее морально, и она пошла на выздоровление.

Стефик Бандуровский, брат Маруси, доблестно сражаясь в рядах белой Армии, решился поехать защищать Польшу. Мы — Малгося, Маруся, Наташа и я, — проводили его с грустью до самой набережной, где стоял, пришвартовавшись, польский пароходик «Полония». Встретимся ли мы вновь с ним? Да и когда? Одному Господу Богу известно!

Поляки заключили мир с большевиками¹⁹«Предварительные условия мира» были подписаны в Риге 12 октября 1920 и боевые действия были прекращены 18 октября 1920   [1]

Предыдущие слухи о возможности заключения мира между Польшей и С.С.С.Р. оказались (к сожалению) правдивыми: поляки действительно заключили мир с большевиками!

Сразу же на нашем фронте завязались упорные бои с, непрерывно наседающим противником. Армия с жесточайшими боями медленно отходит к Перекопским позициям. Дух Армии самый бодрый! Что же касается тыла, то здесь — все та же мерзость, что была и при Генерале Деникине!

Прошел слух (в последствии подтвердившийся), что наши войска оставили Перекоп и отошли на Юшунь. В тылу начинается паника. Она объявилась раньше всех среди «штабов»!

29-го октября 1920г: приказ Врангеля об эвакуации.

Придя на миноносец к подъему флага, вступил в суточное дежурство, сменив своего земляка Мичмана Николая Григорьевича Кажайя.

Только я принялся за исполнение своих обязанностей, как вдруг, пришедший Командир, Капитан Краснопольский, приказал мне собрать всех Гг. офицеров в кают-компанию для сообщения кое-чего особо важного. Когда мы были в сборе и вестовые высланы, Николай Александрович (Командир) прочел гробовым голосом (мне так показалось, уж так чудовищно жестокой была весть!)!

Командир приказал мне, как Ротному Командиру, прочесть Указ Врангеля об эвакуации[2][i] и объявить команде, что кто хочет, то может оставаться на свой страх и риск, а гг. офицерам предложил в порядке и дисциплине приступить к сборам своих семейств к предстоящему путешествию в неизвестность — за границу.

Собравши роту, я твердым голосом прочел приказ об эвакуации и добавил от себя, что не настаиваю, чтобы каждый обязательно ехал за границу. Положение серьезное. Советов давать не могу — пусть каждый решает, согласно голосу своей внутренней совести. Будущее неизвестно, а настоящее мрачно. Во всяком случае, ни в кого камнем не брошу, ежели кто решит оставаться в Крыму!

Гробовое молчание последовало за моими словами, и я скомандовал — «вольно!».

У многих, особенно у стариков матросов, в глазах стояли слезы. Не скажу, чтоб внутренне чувствовал себя нормально. Внешне же сдерживал свои нервы, как и подобало-с каждому на моем месте — чувства в карман! В это мгновение особенно ощущалась спайка моей роты — от последнего матроса 2-ой статьи и до меня. Было и приятно и грустно сознавать, что вся команда сжилась со мною, и полюбила во мне человека, а когда нужно — и начальника!

В общем, больше половины роты решило оставаться: одни по семейному положению, другие — просто из страха пред неизвестностью.

Прощание с родными.

Выполнив поручение Командира, сменился с дежурства и полетел во весь дух через Порт к себе в дом, на Доковую улицу. Пересекая полотно железной дороги (она проходила в каких-нибудь 200-ах метрах от нашего дома!) вижу навстречу бегущего ко мне Сашу Воеводина. У него растерянная улыбка. Расцеловались.

Коряво! Саша, говорю. Конец Белой Армии! Он сообщил мне, что его бронепоезд «Волк» оставлен ими. Просит устроить его на миноносец в виду эвакуации. Достаю клочок бумажки и пишу пропуск в Порт на Эскадренный миноносец «Гневный» и сам спешу домой.

Батька уже встал и собирался идти на работу, когда я входил в дом. Я собрал всех своих и объявил ужасную весть. Сообщил, что для всех места найдутся на корабле. Уходим! хотя (по многим соображениям) не настаивал.

Если бы Федюха, которого мы за неделю до сего проводили на фронт, был бы в этот момент с нами, то дело с Эвакуацией за Границу возможно бы разрешилось в другом варианте! Но, где же он?. Никто из нас ничего не знал, внутренне волнуясь за его судьбу, ибо даже не были уверены — успел ли он найти свою часть на фронте? Естественно, что моя золовка Маруся колебалась.

Батьке же, по состоянию его физического здоровья (склероз сердца, грудная жаба) нельзя было двигаться по морю, ибо даже от небольшой качки он мог умереть.

Мамуся ни за что не хотела оставлять папу, да и своих трех дочерей Таню, Машу и Дашу, которые ещё находились в Екатеринославе.

А Натуська и слышать не хотела о расставании с родителями.

Вот все то, что определяло душевное наше состояние! Решать же нужно было не медля — времени на сборы было немного! Ух, так видно выходило, что мне надлежало распрощаться с моей родной семьей и ввериться всем нам Промыслу Божию, ибо «Его пути неисповедимы»!

Нужно сказать, что в эту тяжелую, незабываемую минуту, все мы держались бодро и хотели всячески держать себя в руках, дабы не дать унынию овладеть нашими сердцами и помыслами. Перед окончательной разлукой необходимо было принять ряд мер (и при том быстрых!) для дальнейшего обеспечения жизней всех наших остающихся.

Прежде всего, закрыли все оконные ставни. Срочно начали укладывать наш скромный беженский багаж. Решено было срочно переехать на другую квартиру в центр Севастополя, ближе к месту батькиной службы — это было легко, так как квартирка была уже зафрахтована отцом еще накануне.

Достали ручную двуколку. А сосед предложил помочь отцу (ввиду его преклонного возраста) перевести весь скарб, в два рейса.

Все это делалось ввиду возможных репрессий со стороны «красных» в момент их грядущего вторжения в Севастополь, в особенности со стороны «ЧЕКИ». Тем более и это не следует забывать! — что меня знали все в «Корабелке», как флотского «белого» морского офицера.

Хозяйке моего дома — вдова боцмана и при том, выявившаяся до сих пор в отношении моей семьи настоящей «стервозой». Я сделал скромное внушение, вежливо и сдержанно, что ежели де хоть один волосок упадет с головы моих родителей и сородичей, то ей не сдобровать!. Я сознавал в этот миг, что она поверила мне

Если это так, то дай и ей, Боже, здоровья и счастья!.

А, ведь, такая драма происходила в семье каждого «белого» патриота! Последние минуты были исключительно просты и незабываемы. Нацеловавшись с каждым, и перекрестивши каждого, я подошел к отцовской руке и облобызал ее. Папа перекрестил меня, благословив на неизвестное, сказал, что будет следить за мной по газетным сведениям, касательно всей нашей Эскадры. Предполагал, что я встречусь с Федей. А там видно будет, как войти в контакт.

Я был внутренне убежден, прощаясь с отцом, что это уже в последний раз его вижу, так он согнулся и постарел в ту минуту. Глядя же на мамочку, маленькую, бойкую такую, несчастненькую и грустную в момент прощания, когда я ее целовал, то чувствовал сердцем, что ее-то я еще увижу, если Богу угодно будет.

Слушай, Петя (это мама, так как часто обращалась к батьке!) — «что же будет с нашими сынами Федей и Ваней?! Когда же мы их вновь увидим»? «Ну, что ж!», отвечает отец: «поживут за границей, а потом будут амнистированы!». Вот его последние слова, которые, думаю, на всю жизнь врезались мне в голову.

Так мы и расстались! Оставив им добрую часть своих денег, я вышел первый, а они — после, чтобы не обращать на себя внимание возбужденных соседей и прохожих, до которых уже, очевидно, докатилась весть о конце «белой» борьбы и эвакуации всей Добровольческой Армии.

Севастополь готовится к эвакуации.

Я быстро направляясь через Порт к месту стоянки «Гневного». Солнце уже было высоко, и день обещал быть на диво чудным. Подходя к набережной, везде и всюду наблюдал необычное суетливое и суетное движение — это команды на всех судах готовились: одни к эвакуации, другие же, остающиеся, переносили свои вещевые мешки с барахлом на берег или, на заведомо остающиеся, другие «мертвые» суда Черноморского Флота.

Со всех сторон тянулись к набережной люди-одиночками или командами. Севастополь зашевелился! Семьи офицеров и матросов начали стекаться с ручным багажом к своим кораблям. В городе, кое-где начались попытки к беспорядкам и грабежам.

Портовые склады, цейхгаузы, открыли настежь свои массивные двери для раздачи народу казенного имущества — в первую очередь для команд военных судов, а затем и для всех вольных граждан. Везде и всюду видны были многочисленные рукопашные «свалки»  — это двуногие «бледнолицые братья» дрались за «даровщинку»: военное обмундирование и всякий скарб, выбрасываемые щедрой рукой наружу. «Бери», граждане! «Даешь! » — верещали визгливые голоса разнузданной «улицы».

 Да, думалось мне — кончено «Белое дело»! Мир праху всем вам, русским славным воинам — девушкам и юношам, молодым и старикам, кои не хотели мириться с позором Родины, попранной и попираемой своими же «не помнящимися» русскими «Иванами» предпочитая головы свои сложить на полях брани, нежели растлевать русскую славянскую душу!

Переход на Пылкий²⁰Запись ПЛ : к 30-му октябрю на Гневном возникнут неполадки и таким образом с него снимут вооружение. 14 ноября 1920 года Гневного отбуксирует в Константинополь буксир Голланд и по этой причине требовался всего лишь сокращенный экипаж. На Пылком находились 1015 беженцов. Гневный эскадренный миноносец типа «Счастливый». Основные характеристики корабля: длина 98 м, ширина 9,38 м, водоизмещение 1330 т, скорость 30 узлов, вооружение: 3 х 102 мм пушки, 2 х 47 мм зенитных орудия, 4 х 7,62 пулемета, 5 х 2 х 450 мм торпедных аппаратов, 10 глубинных бомб, 2 прожектора. Экипаж: 10 офицеров, 130 нижних чинов из которых 6 кондукторов.

Согласно приказу Комфлота, состав офицеров и команды Эс/м-ца «Гневного» перешли на эскадренный миноносец Пылкий  (Командир Капитан Скублицкий). Семьи офицеров и команды перешли с нами на «Пылкий».

30-го октября 1920г. (Инкерман)

«Пылкий вышел на Северный рейд и стал на бочку у Инкермана. Погода дивная: небо голубое, солнце, полнейший штиль. Вдали над мельницей «Родоканаки» шел столбом дым. Это еще накануне, как ее подожгли. Берега Северного и Южного рейда усеяны подходящими с фронта войсками, ожидающими своей очереди погрузки.

Повыше берега, броневики пустили друг-на-друга два пустых состава поезда. Было видно, как паровозы врезались друг другу в грудь и свалились под откос, увлекая за собой вагоны. До нас донесся слух удара и свист, вырывающегося наружу клубами пара.

На «Пылком» все готово на случай внезапного появления «красных» со стороны Бахчисарая и Инкермана — орудия заряжены, прислуга по местам. Сколько времени будем стоять — не известно! У всех, естественно, печальный вид. «Что-то будет дальше? » невольно думалось каждому.

Nous ne savions pas combien de temps

Вдруг вижу шевеление на корме, и к трапу подают «шестерку». Я прошу разрешения у Старшего офицера сходить на два часа на берег, еще раз попрощаться с родными, и убедиться что они успели перебраться на другую квартиру. Разрешение получено. Дают мне массу поручений, и все пустяшных, вроде «купить мандарин против морской болезни». Это все исходило, главным образом, от наших дам. Саша Воеводин тоже дает, чуть ли не всю последнюю получку. Я коварно думаю «эти-то денежки, я дам своим!».

«Шестерка» быстро подходит к набережной Килен-бухты. Выскакиваю на берег и, зарядив винтовку (идти среди распущенной толпы, в которой немало было вкраплено провокаторов, было не безопасно!), направился на «Корабелку».

Всюду следы грабежа. Кое-где все еще продолжают драться из-за награбленного. Даже рассмеялся, когда неожиданно увидел маленького роста человека, несущего на плечах целую «стопу» – этак аршина полтора высотою! — флотского нижнего белья и пыжащегося от усилия проскочить, не сгибаясь, в маленькую калитку в воротах своего дома. В это время другой грабитель, менее нагруженный, увидев такое дело, набросился на маленького человека, с целью отобрать у него часть его «законной» добычи. Общая свалка — люди и белье на земле и в воздухе! В это время проходящая публика спешно растаскивала рассыпавшееся белье «Грабь награбленное!»

Иду дальше по улицам «Корабелки», направляясь к Митрофаниевской церкви, что у входа в Морской Госпиталь. В это время подходит ко мне один молодой пехотный офицер (совсем мальчик, подумалось мне!) и, обращаясь ко мне, говорит — «Г-н Мичман! Посоветуйте, ехать или не стоит?!». «Друг мой», отвечаю, «как я могу советовать, когда я и сам колеблюсь, идти ли к «зеленым[4]» или эвакуироваться с Армией? Будущее не известно!». В общем, пожали друг другу руки и разошлись по своим дорогам.

Последние прощания с Родными.

 Осторожно подошел к дому — окна закрыты, а у ворот стоит коляска. Вошел внутрь двора и в дом, и еще раз попрощался с родными оставляя им деньги которые были у меня. Потом вышел и прошел до базарной площади. И, вновь повернувшись, зашагал обратно. Навстречу, но уже по другой стороне улицы, шли мамочка с маленьким Петюшей на руках, рядом — Наташа , а сзади Маруся. Еще раз обменялись молчаливым и долгим взглядом и разошлись.

Когда они скрылись за углом улицы, я еще раз прошел мимо дома — повозки батькиной уже не было: это был последний рейс на новую квартиру. Тяжело стало на душе! Повернул оглобли и быстро пошел назад, к ожидающей меня «шестерке, крепко стискивая в руках винтовку.

Бельбек, Евпатория. 

Вернулся на корабль, и конечно, без мандарин. Потом объяснил Саше мой поступок, и он вполне его одобрил.

Снялись с бочки, и пошли занимать позицию у Бельбека. Потом пошли в Евпаторию.

Было видно как из Севастополя, по направлению к Евпатории, непрерывно шли, без всадников, расседланные лошади. По воздуху с берега в море иногда доносилось до нашего «Пылкого» их конское ржание. Это было как бы их последнее прощание с Добровольческой Армией, оставляющей Крым, и возвещающее конец братоубийственной, гражданской войны.

Прощай Севастополь! прощай Добрармия! прощай Флот!

Солнце склонялось к заходу, когда мы, войдя в Евпаторию, стали «дуплиньем» на бочку, в каких-нибудь 8-10ти Кабельтов от берега. С 8-ми часов вечера вступил на вахту. Миноносец стоит в боевой готовности: орудия заряжены, прислуга по своим местам. По вахте мне был передан приказ Командира миноносца — в случае появления «красных» — открывать огонь!

Ходя по мостику, я созерцал панораму Евпатории, причудливо освещенную лучами заходящего солнца. Вся палуба была усеяна пассажирами (семьями нашего Экипажа). Были и женщины в «интересном положении». Глядя на них, думалось: «Как же быть, если вдруг придется открыть огонь из наших 100-миллиметровых полуавтоматических орудий?» Только я подумал об этом, как вдруг увидел на малой горке берега (у входа в бухту), неожиданно выскочивши на опушку маленькой рощи, одного, другого и третьего кавалериста, грациозно остановившихся на конях и привставших на стремена, всматривающихся на наш «Пылкий» и о чем-то совещающихся.

Это, без сомнения, был кавалерийский «красный» разъезд! Наши орудия были наведены, дистанция 8-мь кабельтов. Прицел дан. Ждут моей команды — «огонь»! Я немедленно сообщил по телефону Командиру: «вижу неприятеля, считаю бесполезным открывать огонь ввиду общей ситуации момента, спрашивая подтверждения Командира — открывать ли огонь?». Командир вполне одобрил мои действия и поблагодарил меня за уместные действия, сказав — не открывайте огня! В это время, к разведчикам подошел эскадрон и все они повернулись и ускакали вспять. И все мы остались довольными, считая бесцельность лишних жертв, когда Добровольческая Война закончена.

К полночи погода стала меняться — поднялся легкий ветерок, по небу потянулись тучи, штиль исчез, воду зарябило, начала подниматься более крупная волна. Приближался час моей вахтенной смены. За десять минут до полуночи поднялся на мостик Мичман Б.Лавров. Ровно в 12-ть часов вечера, пожав Лаврову руку передавая «вахту», спустился в носовой кубрик, до отказу переполненный народом, умостившимся, кто, где и как хотел, короче по возможности.

1-ое ноября 1920: Выход в Константинополь.

Я сам примостился на углу койки Мичмана Лаврова, вступившего на «вахту» и сразу же вздремнул. Сквозь обрывочный сон почудилось мне необычайное движение на «баке» — скорые шаги, полу громкие отрывочные команды. Вот застучала как швейная машинка «Вортинтоновская» донка, подающая пресную воду в котлы. «Отдать дуплинь!» послышалась команда с мостика, и разом вслед заработал звонками ручной машинный телеграф «Малый вперед! «Средний!» «Лево на борт!» «Отводи!» «Одерживай» — неслись командные слова. И, наконец «так держать!», и мы «легли», выходя с евпаторийского рейда, прямо в море. Проснувшись и поднявшись на «бак», узнал от офицеров, что было получено приказание «Пылкому» от Командующего Флотом — «выйти в Константинополь!».

И мы, плавно покачиваясь на бортовой качке, покинули Евпаторию, Крым, Родину

Придется ли нам еще вновь вернуться на Родину? Да и когда?! Одному Богу известно!.

«И тихим облаком скользя²¹Запись ПЛ: так в тексте, в стихах Николая Авгинцева: И, белым облаком скользя.

Встает все то в душе тревожной,

Чего вернуть, увы, нельзя,

И позабыть что невозможно!..

«Вы помните былые дни»,

Николай Агнивцев.

• 1
  Зелеными тогда называли совсем откачанных бандюг, воевавших против всех. Среди зеленых атаманов выделялись бывший белогвардеец штабс-капитан Орлов и анархистский батька Фома Мокроус.
• 2
  Запись ПЛ: Бирилев (старший лейтенант) (Вадим Андреевич): р. 1886 г. Офицер из юнкеров флота (1909). Старший лейтенант, командир дивизиона бригады траления Черноморского флота. Во ВСЮР и Русской Армии; с февраля 1920 г. в распорядительном отделе штаба Черноморского флота, с августа 1920 г. флаг-капитан штаба Главнокомандующего, с октября 1920 г. командир корабля «Алтай» до эвакуации Крыма. Капитан 2-го ранга (29 марта 1920). На 21 ноября 1920 г. командир буксира «Черномор», на 25 марта 1921 г. в составе Русской эскадры в Бизерте, апрель — май 1921 г. командир парохода «Черномор», с ноября 1921 г. заведующий складом комиссии, с октября 1923 г. на линейном корабле «Георгий Победоносец». Умер 15 октября 1961 г. в Тунисе
• 3
  Запись ПЛ: № 273 — один из миноносцев типа «Пернов», построенных для Императорского Российского флота. В марте 1894 года начато его строительство в Николаеве, спущен на воду 19 сентября 1896 года, вступил в строй в 1899 году, 20 апреля 1895 года зачислен в списки кораблей Черноморского флота. В 1909 году он прошел капитальный ремонт корпуса и механизмов с заменой котлов. 21 июля 1915 года он был переоборудован и переклассифицирован в минный тральщик, а 12 октября 1916 года — в посыльной корабль. Во время Первой мировой войны он использовался для снабжения сил Императорского флота, дноуглубительных работ, в качестве авизо и для портовой службы. 29 декабря 1917 года он была включен в состав Черноморского Красного флота. 1 мая 1918 года он была захвачен немецкими войсками. 24 ноября 1918 года — силами Антанты. 3 апреля 1919 года он вышел из Севастополя в Новороссийск, а 3 мая 1919 года вошел в состав флота Вооруженных сил Юга России. 14 ноября 1920 года он был оставлен во время эвакуации Севастополя. Больше он не использовался и 11 декабря 1923 года был исключен из списков судов Рабоче-Крестьянского Красного Флота и сдан на слом. С 22 июля 1915 года — Т.5., от 24 апреля 1916 года — Т.75, с 6 августа 1916 года — T.275 (бывший 273), от 12 октября 1916 года — N° 7, с 8 мая 1919 года — Разведчик.
• 4
  Запись ПЛ: старший лейтенант Бирилев
• 5
  Запись ПЛ: В марте 1919 года, линкор «Мирабо», застигнутый сильной снежной бурей, сел на мель перед Севастополем. Потребовалось несколько недель работы, чтобы корабль снять с мели, демонтировав артиллерию и часть брони, чтобы облегчить его. Линкор вернулся во Францию на буксире у линкора «Жюстис».
• 6
  Гезехус Александр Петрович, р. 1875. Морской корпус 1896. Капитан 1-го ранга. Во ВСЮР и Русской Армии; в нояб. — дек. 1920 прибыл в Югославию на корабле «Владимир». К лету 1921 в Югославии. В эмиграции к 1931 председатель Российского военно-морского объединения в Алжире. Соч.: статьи в «Морском журнале». (Источник: С. В. Волков)
• 7
  Одесса была взята «Красными» 8 февраля 1919. Не успевшие погрузиться добровольческие части, ушли в Польшу вместе с Генералом Бредовым, где и были интернированы. В Бредовской части находился и мой брат Федор со своей батареей.
• 8
  Запись ПЛ : командир Новороссийского порта
• 9
  Запись ПЛ : старорусская единица измерение, приблизительно 2.13 т. е. 400 м
• 10
  Запись ПЛ: Эсминец типа «Дерзкий», водоизмещение 1185 т, длина 93,83 м, ширина 9,02, осадка 3,42, 2 паровые турбины, 2 двигателя, скорость 30 узлов, экипаж 111 человек, включая 7 офицеров, вооружение: 3 орудия 102 мм, 5х2 торпедных аппарата 457 мм.
• 11
  пуд ;16,3807 кг
• 12
  Врангель Петр Николаевич, барон (1878 – 1928). Выходец из дворянской семьи шведского происхождения, он учится на горного инженера, затем поступает на военную службу, участвует в русско-японской войне, а позднее, уже во время первой мировой войны, отличается в Восточной Пруссии и в Галиции. После Октябрьской революции, отказавшись перейти на службу к украинскому гетману Скоропадскому, которого поддерживают немцы, он присоединяется в 1918 к Добровольческой армии. В апреле 1920 он становится преемником Деникина, когда тот, отступив в Крым, оставляет командование белой армией. Воспользовавшись начавшейся войной с Польшей для перегруппировки своих войск, Врангель переходит в наступление на Украине и формирует правительство, которое признает Франция. Осенью того же года, теснимый Красной Армией (у которой развязаны руки после перемирия с Польшей), он отступает в Крым и в ноябре 1920 организует эвакуацию в Константинополь 140 тыс. военных и гражданских лиц. Обосновавшись со своим штабом и частью войск сначала в Турции, затем в Югославии, он к 1925 отказывается от продолжения вооруженной войны и переезжает в Бельгию, где и умирает в 1928 (источник Хронос http://www.hrono.ru/biograf/vrangel.html).
• 13
  Запись ПЛ : как пишет далее Иван Розов, он был выбран группой штаб-офицеров под председательством генерала Драгомирова
• 14
  Слащев Яков Александрович (29.12.1885-10.01.1929). Полковник (11.1916). Генерал-майор (04.1919). Генерал-лейтенант (04.1920). Окончил Санкт-Петербургское реальное училище (1903), Павловское военное училище (1905) и Николаевскую академию Генерального штаба (1911). Участник Первой Мировой войны: командир роты и батальона лейб-гвардии Финляндского полка, 01.1915— 07.1917. Командир лейб-гвардии Московского полка, 14.07—01.12.1917. За время войны получил 5 ранений. В Белом движении: формировал части Добровольческой армии по заданию генерала Алексеева в районе Минеральных Вод, 01—05.1918. Офицер в отряде (около 5000) полковника Шкуро; 05-07.1918. Командир 1-й Кубанской пластунской пехотной бригады и начальник штаба 2-й Кубанской казачьей дивизии генерала Улагая, 07.1918— 04.1919. Командир 5-й пехотной дивизии, 04—08.1919. Командир 4-й пехотной дивизии (13-я и 34-я сводные бригады); 08-11.1919. Командир 3-го армейского корпуса, (13-я и 34-я бригады, развернутые в дивизии); 12.1919—02.1920. Занял оборону на Перекопской перешейке Крыма 27.12.1918, упредив вторжение Красной армии в Крым. Командир Крымского (бывшего 3-го) корпуса, 02—04.1920. Командир 2-го армейского корпуса (прежнего Крымского, переименованного генералом Врангелем); 04-18.08.1920. Снят генералом Врангелем и отстранен от командования корпусом, переведен в резерв; 18.08.1920. Эвакуирован из Крыма (11.1920). В эмиграции, 11.1920-11.1921. Вернулся в Россию 21.11.1921. Преподаватель курсов «Выстрел», 06.1922-01.1929. Убит Коленбергом 11.02.1929 в своей комнате при курсах «Выстрел» в Лефортово. Как герой обороны Крыма, 18.08.1920 приказом генерала Врангеля получил право именоваться «Слащев-Крымский». (источник Хронос http://www.hrono.ru/biograf/bio_s/slashev.html).
• 15
  Деникин Антон Иванович родился 4(16) декабря 1872 года около Варшавы. Окончил Киевское военное училище (1892), затем Академию Генерального штаба (1899). Участвовал в русско-японской войне. В Первую мировую войну командовал дивизией Южной армии. С 1916 генерал-лейтенант. Участвовал в корниловском «мятеже» против Временного правительства. Арестован, бежал из тюрьмы (декабрь 1917). Ушел на Дон, где стал одним из организаторов Белой армии. После смерти генерала Л.Корнилова — командующий Добровольческой армией. Признал адмирала А.В. Колчака Верховным правителем России. В боях против Красной армии потерпел поражение и уехал в Константинополь (1920), откуда перебрался в Париж. В годы Второй мировой войны отвергал все попытки гитлеровцев наладить контакт с ним как с возможным лидером, вокруг которого могли бы объединиться антисоветские силы. До конца своих дней оставался патриотом России. После окончания войны переехал в США. Автор 5-томных мемуаров «Очерки русской смуты» (1921–25), умер 8 августа 1947 года в Анн-Арбор, штат Мичиган, США.
• 16
  Примечание PL: под давлением Красной Армии около 23 000 человек которые находились с западной стороны от Днепра, большинство из них солдаты, больные и раненые, под командованием генерала Бредова, получили приказ отправиться в Тульчу в Румынии, а затем в Крым. Румыны не дали им пройти и встретили их пулеметной стрельбой. Бредов и его люди были вынуждены уйти на север, где 12 февраля 1920 года они присоединились к польским войскам. Они сражались в польских рядах, а затем были интернированы поляками в лагеря. Условия содержания интернированных были ужасающими. Многие умерли от тифа, и только около 7000 человек достигли Крыма.
• 17
  Запись ПЛ: «Использовать все земли, годные к обработке, в каких бы условиях они не находились, для владения ими возможно большего количества действительно трудящихся на земле хозяев.» «Все наделяемые землей землепашцы должны получить ее в собственность, за выкуп и в законном порядке.»»Создать для осуществления реформы на местах органы земского самоуправления и привлечь к участию в них самих крестьян.»
• 18
  Запись ПЛ : Предназначался для офицерова также для нижних чинов за «выдающиеся воинские подвиги, проявленные в борьбе с большевиками».
• 19
  «Предварительные условия мира» были подписаны в Риге 12 октября 1920 и боевые действия были прекращены 18 октября 1920
• 20
  Запись ПЛ : к 30-му октябрю на Гневном возникнут неполадки и таким образом с него снимут вооружение. 14 ноября 1920 года Гневного отбуксирует в Константинополь буксир Голланд и по этой причине требовался всего лишь сокращенный экипаж. На Пылком находились 1015 беженцов. Гневный эскадренный миноносец типа «Счастливый». Основные характеристики корабля: длина 98 м, ширина 9,38 м, водоизмещение 1330 т, скорость 30 узлов, вооружение: 3 х 102 мм пушки, 2 х 47 мм зенитных орудия, 4 х 7,62 пулемета, 5 х 2 х 450 мм торпедных аппаратов, 10 глубинных бомб, 2 прожектора. Экипаж: 10 офицеров, 130 нижних чинов из которых 6 кондукторов.
• 21
  Запись ПЛ: так в тексте, в стихах Николая Авгинцева: И, белым облаком скользя.