ГЛАВА 6.

ЕКАТЕРИНОСЛАВСКИЙ ПОХОД¹Запись ПЛ: Скоропадский лишился власти однако 8-й корпус гетмана сохранил боеспособность и отказался подчиниться повстанцам Петлюры. 23 ноября 1918 года между корпусом и войсками Петлюры произошли вооруженные столкновения, в результате которых Екатеринослав остался в руках корпуса. Однако ситуация вокруг города продолжала оставаться неопределенной для оборонявших его войск, и командиры корпуса и большинство бойцов сформировали отряд под командованием генерала Васильченко и решили присоединиться к Добровольческой армии (около 50 000 человек под командованием генерала Деникина), сражавшейся с большевистским узурпатором. Отряд вышел из Екатеринослава с более чем 1000 человек, включая 850 пехотинцев и 150 кавалеристов, большинство из которых были офицерами, и был оснащен пушками и броневиками. Маршрут преодолел более 500 км в сложных погодных условиях. Многочисленные бои с войсками Петлюры, анархистами Махно и войсками полковника Григорьева (сторонника Петлюры) проходили с успехом, особенно в битве под Бериславлем с последними. Отряд присоединился к Добровольческой армии в конце декабря. Этот вклад оснащенных и опытных людей был ценен для белых войск. 26 декабря 1918 года между командующим казачьими войсками генералом Красновым и генералом Деникиным было заключено соглашение о создании Вооруженных сил Юга России, которые в июле 1919 года насчитывали около 250 000 человек.

(от 26-го ноября до 31-го декабря 1918 г.

26-го Ноября 1918г: выход из города.

К половине 12-го часа вечера по новому стилю 1918г. сборы к предстоящему выходу в Поход заканчивались. В составе похода было три броневые машины, двуколки со снарядными ящиками и винтовочными патронами, лазаретные двуколки, пехотные воинские части в численно скромном количестве! (Инженерная рота, два эскадрона кавалерии — ахтырцы,Запись ²Запись ПЛ: Ахтырский гусарский полк был сформирован в 1765 году из казаков бывших Слободских полков и разведчики.

Снег продолжал валить хлопьями, покрывая все пространство наших Симферопольских и Феодосийских пехотных казарм.

Тихие в пол голоса разговоры, бесшумный, слегка похрустывающий под подошвами сапог ковер пышного белого снега, легкое поскрипывание обозных повозок, легкое побряцывание посторонок упряжи двух трехдюймовок (всей нашей артиллерии) и тихий шум от всей выстраивающейся колонны вполне поглашался под завыванием снежных вихрей, вырывающихся из города прямо на простор нашей южной новороссийской степи.

Так что, со стороны города, не было известно неприятелю что происходит в нашем белом лагере! Секрет «тайны оставления Екатеринослава без боя» была выполнена на все 100%.

Дружина полковника Островского стояла в арьергарде, прикрывая собою движение всей колонны. Малая численность нашей походной колонны (1100 человек) дала нам возможность уместиться во всю длину двора Симферопольских казарм, головой колонны прямо в степь.

Широкий проход был проломан в заборе: ближайшие к казармам семьи уходящих в Поход были оповещены в последнюю минуту и столпились со стороны искусственно устроенного прохода-пролома прямо в степи.

Около часу ночи/с 26 на 27 Ноября, во дворе казарм послышалась команда Командира Украинского Корпуса, Генерала Васильченко: «Ма-арш, мааарш!». И голова Походной колонны двинулась через пролом в заборе прямо в степь, проходя между провожающими и остающимися в городе семьями и друзьями. «Храни вас бог!», слышались с обеих сторон

Моя Дружина еще стояла «вольно», топчась ногами на месте, дабы согреться немножко, когда и нам пришла очередь вот-вот двинуться вперед. В это время около нас свалили на снег целую тачанку хорошего копченого сала, говоря «забирайте, товарищи, с собой в поход, нечего оставлять петлюровцам!».

Но, во что брать? Нет живого места! Но, вот, и около нас раздалась тихая команда взводного командира Капитана Вережникова — «Взвод, шагом марш!». И все, как один, пронзили головешки сала, чернеющего на снегу, каждый на штык своей винтовки и двинулись вперед, да еще и с непредвиденной нагрузкой на штыке.

Вот и мы со своим «взводом» через заборную амбразуру вступили в степь. Ветер вдруг усилился и снег большими хлопьями повалил гуще. С обеих сторон неслись теплые слова «Храни вас Бог! «, « Приходите к Рождеству, или к Новому Году! «. Хорошо, отвечали мы, постараемся, веря, что скоро возвратимся. Но «человек предполагает, а Бог располагает!».

Вот уже и провожающие остались далеко позади нас, помахивая издали платочками. «Родные наши!», продолжало еще звучать в ушах, в то время как мы все глубже и глубже врезались по направлению Жандармской балки, по направлению на Александровск, на Юг!

Темень безлунной ночи с подсвистывающими бурасками холодного ветра, подгоняющего нас сзади, окутали нас со всех сторон. Только слабый отсвет под ногами белеющего снега с темными пятнами тающего под подошвами солдатских сапог, уже прошедшего Корпуса, указывали нам направление нашего движения.

Не смотря на ветер, становилось жарко от пешего хода (да еще с полной походной нагрузкой!). Со свойственном молодежи юмором, мы бодро отбивали хрустом снега широкий шаг «-раз-два, раз-два!…правой-левой, правой-левой!». В начале все или молча, каждый с думой об оставшихся в городе родных и знакомых. Позже разрешено было говорить в строю в пол голоса.

Вскоре Екатеринослав совершенно скрылся из глаз, окутанный мраком непогоды, по мере нашего приближения ко дну балки. Вдруг далеко (казалось на горизонте!) вспыхнуло красное зарево пожара (наша броневая инженерная часть принуждена была покинуть одну, вышедшую из строя, машину; перегрузивши боевые снаряды на проходившую мимо обозную двуколку, броневики подожгли эту машину). Когда наш взвод проходил последним, то видели, как догорала покинута машина.

Мы уже давно поднялись на гребень Жандармской балки, а зарево еще продолжало факелом освещать место недавнего прохода нашего Добровольческого 8-го Корпуса Генерала Васильченко!

Наконец разрешено было говорить в строю. Мы с Молчановским разговаривали о том, о сем, о прошлом и будущем. Что будет с нами? От походного марша было жарко. Снег вдруг прекратил падать.

В это время я к своему ужасу почувствовал, как мои сапоги (мягкой шевровой кожи) начинают пропускать талую воду. Прямо ужас — как быть дальше, ибо мы были только в начале Похода, путь предстоит еще далекий?!

И мне вспомнилось, что это кабинетные сапоги моего отца, которые я взял, с его разрешением, еще накануне, перед моим уходом (26 Ноября) на очередную караульную службу. Конечно, для военной пехотной службы они не подходили. Не зная что мы должны выйти в Екатеринославский Поход, Федя и Я ушли, не попрощавшись с родными! Ну, делать пока нечего, увидим потом, как ни будь развернемся!

Мы продолжали бодро шагать, хотя каждый из нас начинал чувствовать вес боевой нагрузки (2 пуда). Ремни винтовки и вещевой походной сумки, начинали незаметно резать плечи. Но сказано в Пехотном Уставе «не ропщи: терпи голод, выручай товарища из беды и мирного жителя не обижай!». Вспомнились мне слова Военно-морской учебы Устава гарнизонной службы, в эпоху моей бытности в славных Отдельных Гардемаринских Классах в Питере, и стало на душе весело и я рассмеялся. Ты что смеешься? Розов. Я ему сказал. И он тоже рассмеялся, вспомнив, что и у них в Кадетском Корпусе учили то же самое.

А хорошо было тогда, т.е. когда он был у себя в кадетских ротах! –добавил он, несколько спустя, хорошее время было — учись и гуляй! А теперь все насмарку! Ну, ничего «Сказано — не ропщи!

Мы уже долго шли, как наше Высшее Начальство подумало о нас, наших молодых годах, о тяжести, в особенности в начале марша, ну и вдруг мы слышали протяжную команду: Стоййй! И вся колонна остановилась, облегченно вздохнув. «Ложись, несколько минут отдыха».

И мы все бухнули во всей амуниции и растянулись во весь рост, на спинах, как посоветовал нам наш славный, боевой Взводный Командир, Капитан Вережников. Как приятно вдруг стало всему уставшему телу, лежа прямо на снегу! И сразу же малость вздремнули. Чувствовалась усталость, да еще и с непривычки!

Не знаю сколько времени продолжалась дремота-сон, но когда вновь послышалась команда — «Марш!» и нужно было срочно подыматься на ноги, в первое мгновение было весьма трудно собраться с силами, в особенности, чтобы оторваться от земли со всей ношей на плечах. Но, в общем — очухались быстро, приняв бодрый воинский вид! И Корпус двинулся дальше вперед. На Юг!

27-28-го Ноября 1918: переход: Екатеринослав — Сурско — Литовское

На переходе: Екатеринослав – Сурско — Литовское, под последним была уничтожена банда в 18 человек

29-30-го ноября 1918: Солененкое.

Двигаемся дальней, приходим (29-го Ноября) в Солененкое, а на переходе после него имели бой под Нейенбургом (29 ноября) и 30-го ноября останавливаемся в нем (Нейенбурге) на Дневку.

Так как походные мешки обременяли нашего брата пехотинца не нужным для боя лишним весом, то наш взводный Командир (Капитан Вережников) распорядился еще накануне (при выходе из Солененкого), на рассвете (снег уже перестал идти!) реквизировать на переход у местных крестьян (за деньги, конечно) одну тачанку с «возницей», поручив это дело ефрейтору Абрамовичу и мне.

Весь Корпус уже давно скрылся из виду, только еще виднелись последние ряды нашего арьергардного взвода, когда мы с ефрейтором подошли к окраинной крестьянской хате, во дворе которой столпилось человек 15-20 мужиков и баб. Все на нас смотрели исподкось, недоброжелательно. Мы обратились в вежливой форме с просьбой отпустить нам на один переход за плату какого-нибудь возницу с повозкой. Разговаривая, наши винтовки находились на погонном ремне. Народ начал говорить, и так, и эдак, отказываясь, якобы «по бедности», удовлетворить нашу законную просьбу.

Учитывая «стратегические обстоятельства, нас двое и поблизости никого нет, мы оба два мгновенно скинули винтовки с плечи и, взяв «на изготовь!», бросили в воздух «даете повозку или нет?»

Картина сразу же переменилась и, через 5-10 минут, мы уже сидели на тачанке вместе с возницей, который погнал лошадь «вовсю», нагоняя наш 2-ой (Капитана Вережникова) взвод. Предложив вознице сигаретку, мы втроем покуривали, думая радостно, что все сошло благополучно, без пролития крови. Капитан Вережников был крайне доволен и тотчас дал распоряжение «грузить весь свой личный багаж на реквизированную повозку, облегчив, таким образом, нашего брата пехотинца от излишнего (во время боя) груза.

30-го ноября 1918 : бой в Хортице, под Нейенбургом. 

Несколько слов о маленьком вечернем бое с петлюровцами под Нейенбургом. После Нейенбурга, когда вся наша корпусная колонна двигалась по снежному полю (погода была безветренная, серая), растянувшись от горизонта к горизонту, по всей линии сзади раздалось, как по «живому» телефону: 2-му взводу Капитана Вережникова вместе с 3-им взводом выйти по другому направлению — на Хортицу, в то время как весь Корпус Генерала Васильченко продолжал двигаться по прежнему направлению.

Было 4-ре часа пополудни, когда две наши тачанки отделились от центра Корпуса. На душе стало грустнее. Кто пешком, кто на тачанке, все покуривая сигаретки, почти молча, притихнув направились в другую сторону. Сзади Корпус исчез из виду, спереди холмистые снежные поля. Все небо завалено снежными тучами. Справа и слева, по бокам дороги глубокие сугробы снега, слегка освещающие, быстро набегающие, сумерки.

Вечер уже был не за горами, когда Капитан Вережников тихим голосом остановил нашу тачанку. Увидя это, тачанка 3-го взвода остановилась также, в шагах в ста позади нас.

Мы выстроились на гребне склона, в глубине которого позади высокой жердяной ограды, с черной извилистой лентой окопа, резко профилирующегося на белом снеге, и перед ней (изгородью) и позади нее разбросанными там и сям причудливыми деревянными избами, с освещенными изнутри зажженными лампами, и, казалось, без единого человека в комнатах, со столами уставленными готовым вечерним ужином.

Белый фон этой снежной котловины, в которой утопала Хортица (цель нашего диверсионного рейда!) через несколько минут от начала атаки глазам нашим представилась красивая, но жуткая картина одного из боевых эпизодов гражданской войны.

Но начнем с начала атаки: » 2-ой взвод в цепь!  по три шага интервала между бойцами! Дозоры по одному дозорному с боков! Винтовки «на руку!»  » направление – неприятельский окоп «, с края которого резко выделялся черный силуэт треноги пулемета.

Заняв свое место посреди, развернутой в цепь, взвода, Капитан Вережников, осенив себя крестом, тихим, но твердым голосом, «с Богом, вперед, марррш! «.

Маленький ветерок шел со стороны противника, донося до нашего слуха взволнованные голоса петлюровцев. Наш взвод шел молча, спокойным шагом. Со стороны неприятеля пулемет начал редко, по патрону, выбивать «так.. так…так», засвистели пули по нашему направлению и слышны были голоса «штирых украинцев»: «Сволочи, кадеты, белогвардейцы! Сдавайтесь!».

Но мы продолжали идти молча. Признаюсь — испытывал мандраж в животе (как в доброе время перед экзаменом!). Отделенный начальник нашего взвода, поручик Старчевский (раненный еще в начале войны 1914 года) нервничал и, громко вскрикивая, выражал свой неуместный темперамент и даже швырнул свою винтовку в снег, крича — «я не могу и т.д.!».

Это было деморализующее нашего брата, а посему Командир взвода, обращаясь к Старчевскому, громко  прикрикнул: «Поручик, Старчевский, прекратить безобразие!» и всему взводу скомандовал: «Курок!..Винтовки на ремень!» и мы продолжали молча двигаться по направлению противника. Видно было, что петлюровцы трусят. В это время пулемет «Гочкис» пустил сильную «очередь». Дистанция до пулемета была шагов 100. Длинная струйка огня, выходящая из дула «Гочкиса», почти точно определяла пулеметчика и его прислугу.

Ложись!…Стрельба пачками!». И вся наша цепь залегла, открыв огонь по пулемету. Через несколько минут пулеметчик был убит и пулемет замолчал. Тогда прозвучала команда капитана Вережникова «Взвод в атаку!». И вскочив, как один, винтовки «наперевес», весь наш взвод бросился в атаку на вздрогнувшего противника.

Занятно было бы посмотреть в этот момент со стороны на мою несущуюся фигуру в папахе — никакого страха в глазах, но непоколебимая решительность, быстрота и легкость бега в момент прыжка через оставленный драпанувшими петлюровцами, окоп. Громкое ур-р-р-а! вдогонку спасающегося противника, побросавшего в снег личное оружие (винтовки, револьверы) и пытающегося укрыться в подвалах домиков и по чердакам.

Мы вместе с Молчановским бежали вниз по снежной дороге, что вела к жилым домам Хортицы.

Холода не чувствовалось, хотя маленький морозец, и был! От бега было жарко до пота на лице. Жажда была ужасная. Хватаю на бегу полную горсть снега и набиваю им рот.

На спуске слева от себя вижу картину — Поручик Старчевский, направив свой пистолет на стоявшего в снегу на коленях, петлюровского хорунжего, умоляющего о пощаде, хотел было уже его пристрелить, но я остановил его руку, говоря — «Не убивайте пленника. Ведите его в штаб. Ведь он может дать сведения о своих «штирых» украинцах! К счастью он меня послушал, и на допросе пленного узнали много интересного и ценного о петлюровских планах и числе улизнувших «синежупанников».

Жутко было подходить к силуэтам темных хат с освещенными окнами. Видно было, что здесь недавно только ужинали, так как на столах стояли дымящиеся горшки с горячей пищей и что неожиданно были принуждены спасаться от неизвестного «победителя» момента. Вот тебе и прелести гражданской войны.

Но ничего не поделаешь, нужно было быть осторожными. Так что часто приходилось для острастки стрелять прямо в окна домов, заставляя выходить наружу. Когда мы спускались бегом в деревню, то приятно услышали шум мотора нашего автоброневика и редкие очереди его пулемета  «так, так, так, так». И стало приятно, что, оказывается мы были не одни!

Скоренько перебежавши овражную долину Хортицы, усеянную кустарниками, мы выбрались под прикрытием снежных кустарников на верх оврага, с проезжей деревенской дорогой, вьющейся между кустов. Уже было темно — вечер наступил.

С других сторон Хортицы, обойденной двумя эскадронами наших ахтырцев, доносились винтовочные выстрелы — это вылавливались по одиночкам не выдержавшие боя петлюровцы.

Вдруг, неподалеку от нас раздался слабенький звук побрякивающего колокольчика и легкий шум колес, едущей брички. Мы с Молчановским прислушались и сразу же составили план засады, спрятавшись по обеим сторонам проселочной дороги за высокий кустарники. Мелодичный звук колокольчика, приближающейся брички, становился все слышнее и слышнее. И когда, вдруг, из-за поворота дороги появилась лошадиная голова и четыре силуэта пассажиров, не считая возницы, то мы с Володей выскочили впереди лошади из-за нашей засады с громким возгласом: «Стой! Кто идет?».

И мы подбежали с двух сторон, к остановившейся бричке, предупреждая — «Сдавайтесь, а то пристрелим! «. Это оказались четверо молодых хорунжих в новеньком обмундирование, в папахах с «оселедцами» на головах. Разоруживши их, сдали в наш боевой штаб.

Фамилия одного пленного хорунжего была — Боярский. Дорогой до штаба они клялись, что только они приехали в Харьков, как были мобилизованы петлюровцами и срочно отправлены в Хортицу. После допроса они изъявили желание быть приписанными к нашей Дружине, что и было уважено нашим штабом: их распределили по одному человеку на взвод, но на первых порах — без винтовки, пока они не заслужат всеобщего товарищеского доверия.

1-го, 2-го декабря 1918г.: переход и дневка в Хортице.

Наш 2-ой Взвод разместился в одной хате (немецкого колониста), где нам пришлось впервые после Выхода из Екатеринослава добре прохарчить: была жареная курица с картошкой и соленым арбузом!

Наш 2-ой Взвод зарекомендовал себя в глазах Высшего командования, как наиболее выдающийся по своим военным качествам, поэтому в дни переходов, нас всегда ставили попеременного в авангарде Корпуса, то — в арьергарде. То начинать бой, то прикрывать Корпусную колонну.

2-го Декабря 1918 г., вечером.

После сытного и вкусного ужина наш 2-ой Взвод отправили в ночную заставу, верст за шесть, а то и больше за Хортицу по направлению к Анастасьевке. Вечер зимний, ночь была холодная, морозная и к счастью безветренная и лунная. Ехали довольно долго, по крайней мере мне так казалось!

Приехали в заданное место, оставили лошадь с повозкой в прикрытой кустами местности, накрыв ее старым одеялом, а сами, в расстоянии по радиусам вправо и влево около версты, заняли под случайными заснеженными кустами наблюдательные пункты, на которых и засели «часовыми».

Какая красота была вокруг, снежные поля чудились моментами настоящим океаном, с вздымающими то здесь, то там волнами снежных холмов. Полная луна-красавица величаво катилась по небесному своду, то, ныряя, то, вновь выскакивая на облачную поверхность, несущихся на встречу ей быстрых туч.

Иногда казалось от бегущей по снегу тени облачка», что это неприятель подкрадывается к тебе. Но в следующую секунду исчезает и этот мираж. Иногда вдруг далеко и высоко в небе вспыхивала сигнальная ракета. Красная означает «вижу неприятеля», Зеленая — все спокойно» Изрядно промерзши, сели на тачанку и вернулись в Хортицу.

3-8-го декабря 1918г.: Анастасьевка, Высокая, Мариинское.

3-го утром наш Корпус выступил в Поход в Анастасьевку. 4-го декабря 1918 г., Переход в Высокую. 5-го декабря 1918 г., Переход в Александровку. 6-го декабря 1918г. Переход в Мариинское.

7 и 8-го декабря 1918.г.

Дневка в Мариинском, куда мы пришли вечером 6-го Декабря и остались на пару дней отдыха, расквартировавшись по мазанкам (украинским хатам).

Наш 2-ой Взвод вместе с Капитаном Вережниковым остановились в избе одного старого хохла со старухой. Хохлу, хозяину, было уже 100 лет, но выглядел молодым, бодрым и здоровым — прямо солдат Николаевской эпохи! Косая сажень в плечах», два метра роста, широкое и совершенно выбритое скуластое смеющееся лицо (скопца) с карими глазами.

Его старухе — чуть поменьше годиков так лет девяносто, да и ростом малость меньше, но все же грузная типичная хохлушка, с такими же слегка смеющимися карими славянскими глазами. И видно было, что это любящая, дружная пара! Старик-хозяин, несмотря на свой почтенный возраст (и это было смешно видеть) ревновал свою бабу к нам, молодым пехотинцам. Горячая любовь — не шутка!

Конечно, подозрительные страхи хозяина были напрасны: с нашей стороны мы не давали сему повода! Мы были весьма вежливы и предупредительны, а наше Командование всегда расспрашивало за наличные «карбованцы» (революционные). Для ночевки нашему Взводу отвели довольно обширную комнату с русской печкой в углу и «лежанкой» над ней, на которой спали хозяева.

Детей в доме не было со стариками — очевидно, ушли еще накануне нашего прихода в Мариинское, своевременно оповещенные «своими» — «красными»! Местные жители рассказывали нам, что Троцкий посылает своим «штабом» телеграммы по всем деревням Украины, разбросанным на пути перемещения нашего Добровольческого (бывшего Украинского) Корпуса Генерала Васильченко, сообщая: «Всем, всем, всем! Добровольческий Корпус Генерала Васильченко прорывается на Юг, в Крым к Генералу Деникину.

Белые, кадеты, не грабят население и за все (продовольственные продукты, фураж, постой) уплачивают деньгами. Не грабят! Но им верить в то, что они говорят, что борьба идет в защиту молодой Русской Республики, Временного Правительства Керенского, за Россию — нельзя!

Они борются за Царскую Россию, за помещиков, за господ! Поэтому крестьяне и рабочие, пролетариат — должны их бить, всячески мешая их продвижению на соединение с Южной Добровольческой Армией Деникина, не давая ни фуража, ни хлеба, нападая на их обозы, строя засады уничтожая «гидру контрреволюции!»

Мы старались разъяснить населению — за что мы боремся, цель нашего движения, но, конечно, в то время простей русский рабочий, ни крестьянин поверить нам не могли и поэтому большинство деревень, через которые мы шли с боем, нам не хотели помогать, всячески стараясь тормозить наше движение в Крым!

Занятный разговор имели мы на дневке в Мариинском с вышеупомянутым крестьянином, хохлом хозяином хаты, в которой мы остановились на постой: Разговор шел в крайне дружелюбном тоне на «злобу дня!» — о целях нашей вооруженной борьбы. Я ему старался объяснить, что мы боремся за Национальную России, за Молодую Республику бескровной Февральской Революции, за Временное Правительство Керенского (А.Ф.), за мир, за правосудие, за Свободу за то, чтоб всем жилось хорошо и т.п.

Старик ответил «Да это добре! но хиба-б (если-б) вы дали ЦАРЯ И СОВЕТЫ ТО ЦЭ БУЛО-БЫ найдобре!». Стоящая вокруг нас группа добровольцев весело расхохоталась. «Как же, дедушка, это «Царь и советы?». Право — не понимаю! Старик-хохол мне ничего не ответил на это. На этом разговор и окончился, и мы побежали обедать — был час!

9-го декабря 1918г.: Ново-Воронцовка.

В полдень после обеда наш Екатеринославский Отряд начал переходить в заштатный городок Ново-Воронцовку. Переход невольной: две-три версты, всего лишь маленькая долина (без единого кустика) отделяла нас от нашей стоянки в селе Мариинском. Квартирьеры, заранее высланные вперед Отряда, разместили места для каждой воинской части и обоза с артиллерией. И когда наш 2-ой взвод, последний вступил в Ново-Воронцовку, то был уже вечер и нашему 2-му Взводу остался небольшой домик почти на краю начала городка.

Нам, пехотинцам, положительно не везло — всякий раз на стоянках на нашу долю выпадало худшее помещение. Только я остановился на новом бивуаке, как ко мне прибежал мой брат Федор и срочно потащил ужинать в его артиллерийскую часть. Артиллеристы — ловкачи: лишь только они приходили на новую стоянку, как их квартирьерами был приготовлен и лучший дом и стол и захвачены на селе лучшее продовольствие.

Когда я пришел к ним в батарею, то почти весь личный состав батареи вместе с Генералом от Артиллерии Бенескулом сидели за столом, «уплетывая» горячий борщ, с поджидавшей их (на второе), жареной курицей.

Что и говорить — в комнате было тепло, уютно и не дуло! За столом встретил Стефика (Бандуровского), Женю (Левицкого) и Володю (Харьюзова), а также и Петю (Исаченкова). Вся наша Екатеринославская компания. Сообщил своим о своей «панаме» с шевровыми отцовскими сапогами, которые совершенно легко давали течь, что в наших зимних условиях похода было зело коряво!

Не успели мы еще добраться до жареной курицы с картошки, как вдруг кто-то постучал в окошко, и снаружи послышался голос — «Мичман Розов, Второго Взвода Дружины, у Вас!? Капитан Вережников требует срочно в строй!». Вот тебе и так желанная курица! Сделав общий поклон Генералу Бенескулу и всем, я наскоро вышел наружу.

Была уже вечерняя темень, приятный холодок обвеивал разгоряченное лицо, когда мы уложили на подводу весь наш личный скарб и, выстроившись взводом вокруг тачанки, затопали по снегу назад, в Мариинское, на старое место к старику хохлу

Было немножко грустновато. Мы предполагали, что это диверсионный маневр нашего командования, так как нам хорошо было известно, что за нашим Екатеринославским Отрядом с первых дней Похода была устроена тщательная слежка.

То сзади, то спереди, то с боков часто можно было наблюдать какую ни будь крестьянскую подводу с мужиком или бабой, якобы мирно следующую по своим обыденным делам. Кто их знает, на лице не написано!

Так что часто наши кавалерийские разведчики принуждены были останавливать «подозрительные» подводы и проверять их документы и кратко допрашивать!

Однажды мы нашли на снежной дороге пути следования нашего Екатеринославского Отряда Генерала Васильченко труп застреленного ахтырца, лежащего поперек дороги на спине, с широко разбросанными руками, выколотыми глазами и с вырезанными на теле лампасами на ногах! Храбрый, но неосторожный разведчик поплатился жизнью! Вечная память борцу за честь Родины!

 Через час похода мы вновь вступили на «старое пепелище, где мы недавно были (7 и 8-го декабря). И разместились на предстоящую ночлежку. Вся хата была нами набита как коробка сардинками. У входа, снаружи, поставили часового с наказом ему следить за горизонтом и, если на небе взовьется красная ракета, то срочно будить Взвод и в свою очередь оповестить Штаб Корпуса в Ново-Воронцовке красной ракетой.

10-го декабря 1918г.: бой в Мариинское.

Пока, перед сном, мы сидели, где можно было, на скамейках, и на корячках и прямо на полу и старались провести бодро и весело, может быть последний день?!

Сидя вокруг Командира Взвода, мы высказывали свои мнения по поводу мотивов, вызвавших перемещение двух Взводов (1-го и 2-го) назад из Ново-Воронцовки. Очевидно у нашего боевого штаба Генерала Васильченко были свои, веские поводы к сему. Вспоминали недавние прошлые ученические годы эпохи Реального Училища.

Среди нашей группы было три моих товарища по выпускному классу Шура Лазарев, Сережа Неандер и Огиевский, носивший всегда на левой руке солидный золотой хронометр со «звоном»: каждые четверть часа он отбивал мелодичные тоненькие звуки времени. Чтобы узнать, не глядя на часы, который час, то стоило только нажать на специальную кнопку, и раздавался «бой» часов. В свое время это нас всех одноклассников доводило до крайнего любопытства вновь услышать волшебный звон колоколов, так что мы тогда успели надоесть Огиевскому. 

Был еще среди нас доктор Григорович со своим младшим братом Витей (если не ошибаюсь!), в гимнастической тужурке с серебряннными пуговицами. По настоящему, ему лучше бы было оставаться в своем отчем доме. Не знаю кто сделал предложение устроить на гребенках и тонкой газетной бумаге «духовой оркестр». Все охотно приняли предложение, благо головные гребенки были у каждого, да и старая газета нашлась.

Устроили музыкально-вокальную вечеринку. Все были с безусловными музыкальными способностями, так что оркестр получился надиву! Играли русские военные марши, вальсы, мазурку Венявского, «Тихая ночь, уж не пел соловей» Рубинштейна, польки, гопака, камаринскую и другие вещи.

Нашлись и мелодекламаторы! В общем, была трогательная картина — веселая и с маленьким грустным лирическим оттенком, еле уловимым, но чувствуемым! Время пролетело быстро и Капитан Вережников предложил всем ложиться и поспать хорошенько перед завтрашним днем. Кто знает «Что день грядущий нам готовит?».

Разместившись, как сардинки в коробочке и затушивши «коптилку», мы погрузились в абсолютную темень крестьянской хаты, и не прошло еще и нескольких минут, как все мы захрапели свинцовым сном. Полубодрствовал лишь Капитан Вережников, чутким своим привычным военным ухом, прислушиваясь к заснувшему миру. Все Мариинское погрузилось в сон. По временам лишь доносился далекий хриплый лай деревенского старого пса, которому что-то почудилось во сне. Смена часовых производилась через каждый час

Около 3-го часа ночи.

Около 3-го часа ночи чья-то рука нежно прикоснулась к моему плечу, и голос прошептал шепотом «Вставай Розов : смена — твой очередь вступать в караул!»

С неприятным чувством — ах! Хотя б еще немного поспать! Я, все же, быстро расчухался, ощупал свою винтовку и осторожно, при свете падающего луча моего карманного электрического фонарика, тихонько стал пробираться через сени к выходным дверям. И, очутившись во дворе хаты среди темной, зимней, холод ной звездной ночи, после теплого помещения почувствовал, охватившую меня, легкую дрожь. Все тихо кругом. Все спало! Где-то вдали прокричали петухи. Я ходил взад и вперед по несколько шагов, прислушиваясь ко всему и вбегая глазами свод неба.

Чувствовалось, что холод крепчает. Было уже наверно недалеко от 4-ех часов утра. Вдруг со стороны села Мариинского, где стояли дозоры 1-го Взвода нашей Дружины (с нашими земляками — Аркадий Майборода, Ефанов с другими Екатеринославцами реалами, гимназистами, коммерсантами), квартировавших в крайней избе села и в направлении с Грушевки, вдруг я, с замиранием сердца, увидел взвившуюся высоко в небо, вспыхнувшую ярким красным светом ракету.

Это 1-ый Взвод обнаружил со стороны Грушевки движение неприятеля в нашем направлении. Я тотчас дал тревогу: «В ружье!» и по приказанию Капитана Вережникова пустил со своей стороны Красную ракету, предупреждая Екатеринославский Отряд Генерала Васильченко об обнаруженном нами наступлении противника. Со стороны 1-го Взвода началась винтовочная стрельба. Над нашими головами высоко в небе засвистели пули. Вступили пулеметные очереди петлюровцев. Но не было слышно нашего «Кольта» 1-го Взвода. Что с ним случилось?

Выскочивший из хаты наш 2-ой Взвод зарядил винтовки и по команде Капитана Вережникова, раскинувшись в цепь, побежал в направлении отступающего 1-о Взвода для его поддержки. Мы быстрым шагом, приостанавливаясь, открыли беглый огонь в сторону петлюровцев, целясь во вспыхивающие огоньки противника, который наступал тремя широкими цепями, преследуя отступающий 1-ый Взвод. Мы уже перешли среднюю линию огромнейшего села Мариинского навстречу противника, как услышали топот мчащегося на нас коня, с сидевшим на нем без седла Подпоручика Климова (реалиста 1-го Реального Училища) размахивающего руками и подгоняющего своего «иноходца», реквизирующего на месте своей стоянки у хозяина избы простую деревенскую старую клячу, которая видимо от почтенной старости предпочла бы оставаться под крышею своей конюшни. Но война! — ничего не поделаешь, и ты терпи – нужду, голод и холод, как и вся Русь Святая!

Идет слух: три тысячи петлюровцев наступает от Грушевки! 

Подскакав к нам и на секунду приостановив свой бег, Подпоручик Климов, весь запыхавшийся от быстрой верховой езды и — было видно! — изрядно вструхнувжий от страха, прокричал  «уймища петлюровцев  три тысячи! наступает от Грушевки. «

«Кольт» оказался «саботирован и мог сделать только один выстрел. Пулеметчик Майборода убит. 1-ый Взвод спешно отступает, неся с собой Майбороду. Это вина, приписанного к их Взводу, после боя под Хортицей, петлюровского «синежупанника» Боярского. Пользуясь темнотой ночи и украв одну часть пулеметного замка «Кольта», он незаметно удрал из 1-го Взвода и поминай, как звали! Ах, сукин сын ведь это мы с Володей Молчановским взяли его в плен, спасши ему жизнь’. Если б только знали, то наверняка пристрелили бы. Но, очевидно — это такая счастливая «планида» выпала на долю молодого хорунжего!

Отрапортовавши одним духом Капитану Вережникову, бедный Подпоручик Климов ударил ладошкой по крупу своей лошади и ускакал с докладом в Ново-Воронцовку, не думая в тот момент о жалком трусливом виде, который он в ту минуту имел. Просто струсил и, не остался разделить участи со своим 1-м Взводом.

А ведь было время, когда, произведенный в прапорщики (уже после Революции!), он любил «ногарцовать» по Екатеринославскому Проспекту в офицерской новенькой форме Прапорщика в компании наших барышень-гимназисток! В то время он наверно мысленно воображал себя на внутреннем экране своего воображения героем старой Императорской Армии!

Впрочем — винить его в этом не следует: Ведь это чувство гордости и тщеславия так присуще природе человека, в особенности молодого!

«Твоих стихов пленительная сладость пройдет веков завистливую даль, и внемля им вздохнет о славе младость, утешится безмолвная печаль и резвая задумается радость «(Жуковский).

К этому моменту, когда Подпоручик Климов во весь дух умчался от нас, погода начала рассветать, уже отчетливее проектировались на снежном ковре силуэты наступающих цепей. Вскоре мы услышали быстрые шаги приближающегося к нам отступающего 1-го Взвода. Впереди несли на руках раненного Майбороду, он был тяжело ранен, но еще жив. Услышали об измене удравшего пленного Боярского, о «саботаже» «Кольтовского» Пулемета.

1-ый Взвод пошел занять новую позицию, дабы одновременно прикрывать отступление и нашего 2-го Взвода. Отступая по направлению Ново-Воронцовки, мы -30 бойцов! — старались задерживаться за каминными «тынами» (оградами), вышиной в один метр и окружающими каждый крестьянский двор. Это было хорошее и готовое прикрытие и для нас и для противника, в особенности теперь, когда уже почти наступил день.

1-ый Взвод занял позиции метрах в трехстах за последней изгородью Мариинска, на склоне спуска и наш 2-ой Взвод в свою очередь дошел до последнего дома, так что за спиной у нас находилась Ново-Воронцовка с главными силами Екатеринославского отряда. По середине пологого спуска залег 1-ый Взвод, а недалеко от него — Керч-Еникальский полк (с моими старыми — по Реальному Училищу друзьями — Яшей Кривцовым и другими Екатеринославцами). Внизу ложбинки стояла Красно-крестная обозная павозка, с главным доктором-хирургом Кронбергом. Его сын, Гардемарин, находился при отце на перевязочном пункте, куда постепенно стекались наши раненные.

Над головами свистел град пуль. Редко попугивала со стороны петлюровцев горная пушка. Наша артиллерия еще не выезжала на позицию, как мне казалось. Мой 2-ой Взвод закрепился у выхода из Мариинского за последним домом: за оградой в один метр высоты, наложенных один на другой плоских каменных булыжников, среди которых местами виднелись сквозные просветы, через которые можно было видеть, как через окно, ограниченный кусок сектора двора, а в нужные минуты, просунув через эти естественные амбразуры стволы винтовок, можно было и стрелять почти в упор противника, неосторожно высунувшего голову над такой же, но противоположной, стенкой того же крестьянского двора, шириною шагов пятьдесят.

Такое положение нашего брата-стрелка значительно предохраняло наши головы от пуль противника. В критический момент одной фазы боя, когда стрелять со стенки, как с бруствера, на который мы, для большей меткости огня, просто клали доже винтовки и затем, точнее прицелившись в живую цель наступающего, полусогнувшегося противника, мы уже нажимали на гашетку, смертельно срезая врага. Была ясно виден смертоносней эффект нашего огня.

2-ое Отделение 2-го Взвода с Начальником Поручиком Кавериным (бывшим чиновником Екатеринославской Городской Управы), прикрывало от петлюровцев левый фланг 2-го Взвода, разместившись с внешней стороны вышеупомянутой каменной ограды, пользуясь ею как бруствером.³Бруствер (нем. Brustwehr, от Brust — грудь и Wehr — защита), небольшая насыпь — часть окопа или траншеи, устраиваемая для более удобной стрельбы, защиты от пуль, осколков снарядов и для укрытия от наблюдения противника.

1-ое Отделение 2-го Взвода с Командиром Взвода Капитаном Вережниковым заняло внутреннюю часть того же забора, использовав невысокое, полуоткрытое пустое кирпичное помещение свинюшника, внутри которого отделение и заняло позицию, весьма удобную и выгодную для защиты нашего правого фланга, так как можно было держать под густым обстрелом и линию фронта, наступающих петлюровцев и всю главную широкую дорогу, проходящую из Ново-Воронцовки через все Мариинское село вдоль правой стенки, упомянутого свинюшника, с засевшего в нем Капитана Вережникова со своим 1-ым Отделением (Лазаревым, Неандероом, Ефановым и другими Екатеринославцами).

Положение к 8-ми часам утра было следую­щее: Наш 2-ой Взвод крепко зацепился за каменную ограду последнего дома села Мариинского, держа под ружейным огнем наступающие цепи петлюровцев! Позади нас лежал в цепи 1-ый Взвод! За ним залег в цепь Керч-Еникальский полк, открывший по противнику ружейный и пулеметный огонь прямо через наши головы. На сердце стало веселей, когда мы заслышали очереди наших пулеметов «Максимов», поливающих свинцом головы петлюровцев. Наша артиллерия выехала на позицию, занимая подходящие места, но огня еще не открывала.

Горная пушка петлюровцев стада бить чаще, очевидно подтянули снаряды, кое приходится им экономить! Несколько цепей от горизонта двигались перебежками на нас. У нас жертв пока еще во 2-ом Взводе не было.  Морозец был несколько градусов. О разгоряченные «кулясы» винтовочных стволов временами подогревали, начинавшие холодеть, пальцы рук. Но настроение было бодрое, все сознавали важность момента.

Небо начало вновь лениво покрываться снежными тучами. Ветерок был неровный «балов» — один-два! Сидящие в свинюшнике били по наступающему противнику — » не в бровь, а в глаз!», как потом похвастывались наши земляки. Возможно, ибо ближайшие цепи противника залегли уже неподалеку от нас, стараясь охватить нас с флангов.

Стреляя, как на учебном плацу, с бруствера, я заметил стремление противника приблизиться к нашему левому флангу ползком или, наклонившись позади заборов, окаймляющих левую сторону крестьянских хат, и доложил Поручику Каверину, своему Отделенному Начальнику. Вдруг вижу, как сгорбленная фигура одного петлюровца, державшего в руках «махновку».⁴«махновка»: пехотная винтовка, с обрезанным до половины, стволом: удобная для ношения, но совершенно потерявшая точность стрельбы нашей «трехлинейки» армейской.

Дистанция была шагов сто. Быстро переменив прицел, я прицелился в передвигающегося «синежупанника», взяв чуть слегка, на палец, от пояса, и нажал на гашетку. Только увидел, как выпала из рук «махновка» и петлюровец упал, перевернувшись в воздухе вниз головой.

Царство небесное войну! Вот она, гражданская война! И кому это нужно, как не дьяволу «Своя своих не познана!». Все это молниеносно летело в голове.

Я стрелял в черной папахе, которую мне сшила в Екатеринославе сестра моя Дора. Во время боя мне и в голову не пришло, что моя черная папаха сильно заметна на белом снежном фоне, представляя собою прекрасную мишень для противника. Мы все стреляли с колена, положив наши винтовки на каменную ограду.

По правую руку меня находился молоденький штаб-ротмистр Никитин (тоже Екатеринославец), оставивший свою невесту в городе, как и большинство других офицеров, ушедших в Екатеринославский Поход. Еще накануне он мне с любовью рассказывал о своей невесте. По левую руку от меня находился наш, выше упоминаемый бодряга Доктор Григорович а по левую руку его находился его младший брат Витя — совсем мальчик еще. Еще дальше, по середине нашего Отделения, находился Поручик Каверин.

И вот, несколько мгновении спустя после моего выстрела резавшего петлюровца, мы продолжали стрелять, как я вдруг увидел Штаб-ротмистра Никитина, что был по правую руку от меня, медленно сползающего назад, с широко открытыми выпученными глазами, раскрытым недоумении ртом, с винтовкою в зажатой ладони правой руки и с маленькой дыркой в переносице между глаз, кровь длинной струйкой с силой брызнула из раны, и бедный Ротмистр упал на бок, с шепчущими губами. Сразу затих и побледнел. Вечная память тебе, брате во Христе!

Ахать было не время, а потому принялись с жаром и озлоблением стрелять по противнику. Еще одно мгновение и еще одна новая жертва: Доктор Григорович в свою очередь получил пулю и в то же место — в переносицу между глаз и тоже, тихо опустившись на зад, с раскрытыми широко глазами, недоуменно вдруг безжизненно смотрящими в пустоту, в то время как кровь с силою струйкою вырывалась наружу, заливая лицо и грудь. Из, широко раскрытого рта полилась в уголках губ алая кровь, и он запрокинулся на спину. Бедный его братеник, с совершенно растерянным лицом тихо плакал, склонившись на тело убитого брата доктора. И тебе честь и слава и Царствие Небесное, Дорогой Доктор.

Через несколько мгновений и мой товарищ Огиевский пал, сраженный пулею!

В это время у меня мелькнула мысль о моей черной папахе, такой привлекательной мишени и я срочно вывернул папаху черным мехом внутрь, полагая, что, засевший за противоположной стенкой дворовой ограду, бьет нас как в тире по неподвижной цели. Мысль моя была безусловно правильная, и я мог еще сделать несколько выстрелов.

В это время наша артиллерия (с братом Федором) дала первый залп шрапнелью, которая рвалась малость сзади наших голов, сбивая пыл у наступающих петлюровцев.

Сразу стало приятнее на душе, хотя, с другой стороны, падающие стаканы шрапнели, могли с таким же успехом размозжить наши черепа. Вести корректировку шрапнели при дистанции между двумя линиями (между противником и нами), с интервалом каких ни будь 5о-ти метров, да еще в серую погоду (тучи начинали сгущаться!) — была вещь весьма нелегкая. В это время противник нас начал обходить с правого фланга, открывая по нам фланговый огонь.

Увидел, как Шура Лазарев во время перебежки взмахнул вдруг руками и упал навзничь, очевидно раненный, так как продолжал шевелиться. К нему на выручку побежал и наш Сережа Неандер и тоже упал подстреленный. Такая же участь постигла и Ефанова, сраженного пулей. Мы заметили, как по линии фронта нашего Взвода после пересечки сельской дороги, шагах в ста, за маленькой копицей сена, начали собираться отдельные петлюровские стрелки, открывая по нашему Взводу частый фланговый огонь, которым и был убит и наш Огиевский.

Наш отделенный, Поручик Каверин заметно очень волновался, и его длинная борода слегка вздрагивала. Приближался момент, когда нужно было принимать быстрое решение. Засевший в свинюшнике со своим 1-м Отделением Капитан Вережников стал вылазить ближе к выходу на выше упомянутую дорогу. У них тоже были слегка раненные. В это время, после того, как был сражен пулею Огиевский мы увидели, вернее, услышали свист пуль флангового огня и я, приподняв слегка голову, увидел шеренгу петлюровцев, перешагнувших через их ограду и, в согнутом виде, приближающимся к нам. В прорези моей амбразуры выросла грудь противника: просунув ствол моей винтовки, я выстрелил, громким голосом крикнув Поручику Каверину «Г-н Поручик: шеренга петлюровской пехоты, приближается к нам за забором и очевидно, имеет желание броситься в штыковую атаку!

«Отходить, отстреливаясь, к своей засевшей пехоте, но предварительно швырнуть по ручной гранате» скомандовал Поручик. И мы, перекрестившись, вскочили во весь рост. Одновременно с нами вскочил и Капитан Вережников со своими людьми и, весь наш Взвод, давши один залп, бросил каждый по ручной гранате, чтобы, хотя бы на мгновение, прикрыть первый момент фазы нашего отступления и дать нам подальше отбежать от противника, желающего в свою очередь использовать докинутую нами каменную ограду, из-за которой, но уже под прикрытием от нашего огня он мог расстреливать нас как на маневрах на военном плаце.

«Отходить по отделению — одно отделение отступает, а другое в это время отстреливается!» скомандовал Капитан Вережников. Я был около него и мы остановились нашим Отделением, отстреливаясь стоя по противнику! А в это время, другое Отделение полным ходом перебегало назад, елико возможно, и, залегши в цепь, в свою очередь открывало беглый огонь по противнику, давая возможность своим товарищам отбежать подальше от петлюровцев.

Смерть Капитана Вережникова.

И этот момент отступления весьма важный для отступающего, когда он несет наиболее тяжелую убыль в личном составе и вот, что произошло — вдвоем с Капитаном Вережниковым стреляли по противнику, который в это время, перелазив через каменную изгородь, от которой мы находились в каких ни будь тридцати шагах, ведя смертный огонь на такую малую дистанцию, давая возможность нашему другому Отделению отбежать подальше!

В это время несколько петлюровских стрелков вели фланговый огонь по нас, спрятавшись за лежащую копицу сена, и одна пуля попала в шейку приклада, разломала его и пробила сонную артерию Капитана Вережникова. Я увидел, как он, кинув сломанную винтовку на землю, обеими руками схватился за шею, пытаясь зажать кровь брызнувшую фонтаном, и остановить, а сам повернувшись лицом к залегшему в цепь Керчь-Еникальскому полку, бьющему пулеметным и ружейным огнем по петлюровцам, направился к перевязочному пункту Красного креста.

Я сообразил что тоже ранен!

Я передвигался к цепи, залегшего и стрелявшего по противнику, другого отделения нашего 2-го взвода и не успел еще подойти до них, как почувствовал удар пули сзади в мою правую руку.

Не теряя времени, подошел к столпившимся раненным, где главный врач, Кронберг, вместе со своим сыном, гардемарином, помогли мне вытащить раненую руку из рукава шинели и увидели, что и тельник и рубашка вся в крови.

Ощупав и исследовав и промыв пулевое ранение, он нашел, что, Слава Богу! кость — цела: пуля только чиркнула по ней. На пункте нашел и Володю Молчановского, у него тоже оказалась простреленной ладонь руки. Не смотря на совет гардемарина Кронберга (пойти в тыловой лазарет в Новой-Воронцовке и переждать, пока не закончится бой), мы с Молчановским решили примкнуть к 3-му Взводу Дружины, залегшей еще дальше в поле, и стрелявший по противнику. И мы снова залегли в стрелковую цепь и стреляли, но уже медленнее, по возможности.

Провиденциальная повозка для раненных.

Да, вот маленький эпизод: Когда и я очутился раненным и шел на перевязочный пункт, то, признаюсь что серый день, и все пережитое с 4-ех часов утра, когда началось наступление на нас петлюровцев (молва в первых линиях шла о 3000 наступающих петлюровцев), физическая усталость и стрельба орудий и пулеметов, все это на меня подействовало угнетающе.

Всюду по пути лежали раненные и убитые. Увидел знакомые лица — вот Штаб-ротмистр Никитин, очевидно пуля ему перебила позвоночный столб, так он, бедняга кривился и стонал от боли. Вот, в стороне крупная фигура с козлиной бородой Поручика Каверина –он тоже стонал, умоляя нас взять его с собой, и много других. Признаюсь, я даже не пытался (в моем положении раненного в тот момент) поднять крупного человека и взять его на руки — это технически было тогда для меня не возможно! И мне стало стыдно за себя!

И вдруг, на фоне всей боевой картины, вижу, как прет, прямо в сторону противника, обезумевшая от ужаса лошадь с повозкой, но без возницы. Меня осенила мысль — использовать для раненных провиденциальную повозку, и я (хотя, между прочим, всегда боящийся лошадей!) побежал на перерез лошади, стараясь левой рукой схватить ее за узду. Конь остановился как вкопанный и радостно заржал, слегка успокоившись. Я тоже успокоился, и повернув за узду лошадь с повозкой, пошел по направлению к ближайшим раненным.

В это мгновение ко мне подбежал легко раненый пехотинец и стал умолять взять его на повозку. Видя, что он умеет обращаться с лошадью, то я передал ему лошадь, сказав, чтобы забирал всех, кого можно уместить на повозку, а сам пошел на перевязочный пункт.

Бой продолжался, а мы с Молчановским все лежали в цепи 3-го Взвода. И усталость чувствовалась, и боль в раненой руке начинала чувствоваться, да и голод начал о себе давать знать

Отдых в железнодорожной будке.

Хорошо было бы чего-нибудь перекусить, подумали мы с Молчановским, как вдруг увидели неподалеку от нас железнодорожную будку, и решили зайти в нее и погреться. Войдя в теплую комнату, увидели средних лет красивую, сорокалетнюю женщину. Поздоровались с ней и спросили робкими голосами — Тетя! Может быть, Вы накормили нас жареным мясом, или чем найдется? а мы Вам за все это заплатим! Она ласково согласилась (видя двух молодых мальчишек, она, может быть, вспомнила своих сынов). Где-то и они, в это смутное время)?

Пока хозяйка возилась у печки, мы выбежали предупредить наше госпитальное начальство, чтобы они, когда Екатеринославский отряд соберется уходить из Ново-Воронцовки, то чтобы не забыли нас предупредить — мы будем спать в будке железнодорожника! Получив в ответ — хорошо, мы вприпрыжку вернулись в сторожку. Через полчаса хозяйка накрыла скатертью стол и поставила на него большой кусок жареной свинины с картошкой и по ломтю хлеба. Ах, как было вкусно — мы не ели, а жрали! Заплатив щедро за харч хозяйке, мы вдвоем с Молчановским, легли с разрешения хозяйки на широкую, кровать и сразу заснули, попросив предварительно хозяйку разбудить нас, когда она увидит, что Добровольческий Отряд снимается с якоря.

Под звуки выстрелов продолжающегося боя, мы проспали часа два, когда вдруг услышали стук в дверь сторожки и одновременно, через слегка приотворенную входную дверь, донесся до нашего сознания голос, вопрошающий хозяйку: Нет ли у вас добровольцев раненных? пусть встают, так как Корпус уходит! Мы с Володей сразу же проснулись, крикнув — сейчас выходим. И начали срочно собираться. Поблагодарили хозяйку за хлеб-соль, захватили винтовки и вышли из дома. Время стало приближаться к вечеру. Холод покрепчал, звуки выстрелов уже переместились далеко вперед. Вблизи слышны были редкие винтовочные попукивания, а орудийные выстрелы и совсем прекратились! Мы с Молчановским уместились на тачанках Красного Креста и потянулись с обозом уже за Ново-Воронцовку и, по выходе из нее, остановились в общей группе лазаретных повозок, в ожидании, когда придет распоряжение — «Вперед марш!».

Брат мой. Подпоручик Розов, привез пару новеньких валенок.

Пока мы стояли, я вдруг услышал конский топот всадника и голос, разыскивающий меня: Розов! где мичман Розов? Это оказался мой брат Федор, привезший мне пару новеньких валенок, которые достал для меня Женя Левицкий, который еще накануне, когда я обедал у них в Батарее, услышал мой рассказ о «панаме» с моими дырявыми сапогами.

Это было для меня здорово кстати, ибо мои ноги уже несколько дней, как давали течь. Между прочим, мой брат Федор сообщил мне, что утром, во время боя, разнеслась молва, что, якобы, в числе убитых находился и я. Передав мне валенки, и кивнув головой, он пришпорил своего коня и ускакал в свою батарею.

Теперь предстояла очередная задача: снять размокшие сапоги и переобуться в валенки. Хорошо, что мы еще стояли, не двигаясь с места. Я это использовал и поспешил забежать в придорожную хату. Когда я вошел внутрь, то застал человек десять баб и мужиков. Все разговаривали тихим голосом, очевидно, на злобу дня — о прошедшем и удаляющимся бое. Еще слышны были и отдельные орудийные выстрелы, пулеметное стрекотание.

В красном углу светилась у иконы Спасителя и Божия Матери лампадка. Перекрестившись и поздоровавшись со всеми, я попросил разрешения присесть на скамейку, дабы надеть новые валенки. Облокотил винтовку на стену, стал с трудом стягивать промокшие сапоги, благо крестьяне мне помогли, видя, что правая перевязанная рука стесняет мои движения. Переобувшись, встал, попрощался со всеми и, поблагодаривши за услугу, вышел наружу, к своей тачанке. На морозном воздухе было приятно ощущать сухость и теплоту в ногах. Настроение сразу приободрилось!

Рейд на станцию Ток (по рассказу участника этого рейда).

Во время боя между Ново-Воронцовкой и Мариинским, наше высшее Командование отправило инженерную пулеметную роту в рейд на станцию Ток, дабы неожиданно ударить в тыл петлюровцев и решить ход боя.

Дабы сохранить секрет неожиданности атаки, мы принуждены были врезаться глубоко в тыл противнику. Выйдя из видимости горизонта его, мы стали подходить незаметно к станции Ток, вдоль железнодорожной линии, соединяющей ее с Александровском. Станция Ток выделялась одиноко на снежном фоне степи. Когда мы, крадучись к ней, неожиданно выскочили из-под железнодорожного откоса Начальник станции и его помощник, и были взяты в плен. Приставив маузер к голове телеграфиста, мы заставили его телеграфировать на станцию Александровск, прося немедленно прислать эшелон петлюровцев для подмоги главному центру украинцев, атакующих Екатеринославский Отряд Генерала Васильченко между Мариинским и Ново-Воронцовкой.

Связав железнодорожный персонал Станции Ток, наша пулеметная рота разделилась на две части вдоль железнодорожной линии, под откосом, выставила с каждой стороны откоса по несколько пулемет и засела в ожидании неминуемых событий. Мы сидели в окопчиках, куря и разговаривая друг-с другом, когда отдаленный свисток вдруг неожиданно прорезал тишину морозного воздуха. Мы все замерли в ожидании.

В месте нашей засады железнодорожная ветка подходила параболой, упираясь в станцию Ток. Решено было открывать перекрестный огонь, только когда весь вагонный состав будет находиться между двумя линиями засады, поравнявшись с нами. Когда эшелон начал приближаться к изгибу параболы, то мы насчитали сорок красных товарных вагонов (каждый предвиден на 40 человек -8 лошадей!). Сердца наши бились с трепетом, указательные пальцы, лежа на гашетках, с трудом сдерживались от преждевременной стрельбы.

Вся наша рота нервничала. Машинист товарного локомотива видимо сам начал волноваться, не замечая никакого шевеления персонала на станции Вокзала, и стал уменьшать ход поезда. И почти остановился, еле-еле перемещаясь. Главный машинист соскочил с машины и несколько мгновений шел с нами рядом по балласту, всматриваясь вперед. Поезд вошел только еще частью состава, как с нашей стороны не выдержали и, когда главный машинист, вдруг испугавшись, стал карабкаться на локомотив, то наша рота открыла убийственный огонь, но, к сожалению, не сразила механика, который дал задний ход и весь товарный состав медленно начал двигаться назад.

Огонь наших пулеметчиков бил по вагонам, так что видно было, как с обеих сторон летели красные щепки, и можно было считать, что весь живой состав эшелона был зело искалечен, но поезд, все же, ушел обратно в Александровск.

Не теряя ни минуты, наша пулеметная рота, выступила на Мариинское и Ново-Воронцовку и незадолго до наступления вечера, ударила в тыл петлюровцам, которых наступление было сорвано.

Уход из Новой-Воронцовки.

Бой под Мариинском и Новой-Воронцовкой происходил 10-го декабря. Начавшись в 4-ре часа на рассвете и закончившись часов в 6-ть вечера.

У нас было много потерь убитыми и раненными. А в пулеметной роте, сделавшей рейд на станцию Ток, не было ни единой жертвы.

Убитые и раненные были в дневном бою под Мариинском и Ново-Воронцовкой. Перед уходом из Новой-Воронцовки, наше Командование решило оставить (для удобства перемещения Отряда) всех тяжело раненных, передав их на поруки мэра Ново-Воронцовки и местных горожан этого заштатного городка.

Лишь только после этого раздалась знакомая команда «Вперед, Корпус-марш!» и мы все двинулись. Холод все крепчал, но в теплых валенках, сидя на обозной повозке, уткнув нос за воротник шинели, я сладко подремывал, убаюкиваемый ездой.

На другой день -11-го декабря, мы имели днем большой бой под Дутчино и, разгромив противника, переночевали там.

На рассвете 12-го декабря наш Отряд двинулся дальше, в направлении на Бизюков Монастырь, куда пришли под вечер. На ночевку раненных уложили в жилом помещении самого Монастыря.

Только мы разложились на полу, усланном соломой, как неподалеку раздались одиночные винтовочные выстрелы и застрекотала пулеметная очередь. Послышалась команда — «В ружье! 3-ий Взвод, пулеметчики!» и бой вновь разгорелся.

Через 20-ЗО минут к нам, в монастырь, принесли раненого поручика Жеребцова (реалист 1-го Реального Училища) и уложили на пол, около меня и Молчановского. Врач наклонился над ним, делая перевязку, покачивая головой: не выживет бедняга — сквозное и тяжелое ранение в лоб».

Жеребцов стонал в безсознании, что-то бормоча. Его оставили, а еще через несколько минут к раненному подошел Иеромонах, причащающий умирающих и всех, желающих причаститься. Сумрак полуподвального помещения, тусклый мерцающий свет лампадок и наклоненная фигура священника-монаха, стоны, тихий разговор исповеди. Вот тебе и Жеребцов, некогда молодой, жизнерадостный, высокого роста красивый реалист, с котийоном распорядителя в петличке мундира, кружащегося в паре танцующих хорошеньких барышень. Все молодо, радостно, а теперь, в полумраке монастыря, в соломе на полу, корчащийся от боли и весь в холодном поту — жалкое зрелище.

13 и 14-го декабря 1918г.: Бериславль

Вечерний бой под Бизюковым Монастырем закончился утром 13-го декабря и после боя наш Отряд направился дальше, в направлении на Бериславль. На этом переходе произошла у нашей кавалерии маленькая стычка с конницей противника, который уклонился от боя, улепетнув от сабельного удара.

На ночевку наш Отряд расположился (14 Декабря) в самом Бериславле. Раненных отвели в помещение городской школы, где мы провели спокойную ночь.

15, 16, 17, и 18-го декабря 1918, Каховка, Натальино, Чаплынка.

Рано утром — около 8-ми часов — Генерал Васильченко отдал приказ нашему Отряду — переправиться на правый берег Днепра, что и было выполнено с успехом! 15-го Декабря устроили «дневку» в селе Каховке.

16-го декабря Отряд совершил переход в село Натальино, где сделали «дневку», это было уже 17-го декабря, а оттуда, следующий переход — уже 18-го Декабря совершили в Чаплынку, где устроили 2-ух дневную дневку: 19 и_ 20-го декабря.

Два события отметили эту «дневку» в Чаплынке: первое событие — это ликвидация банды махновцев⁵Махно (Михно, Михненко) Нестор Иванович : крестьянин села Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губернии. Последовательно — подпасок, батрак, рабочий-литейщик. В 1908 г., на 19-м году от роду, за убийство урядника приговорен был к повешению, замененному бессрочной каторгой. 9 лет провел в Бутырской каторжной тюрьме. В 1917 г. выпущен, как «политический», возвратился в свое село и начал формировать повстанческий отряд.В 1918—21 возглавлял анархо-крестьянское движение на Украине, выступавшее под лозунгами “безвластного государства”, “вольных советов” (численность повстанцев колебалась от 500 человек до 35 тыс.). Вёл борьбу против германских интервентов, белогвардейцев, а затем и против советской власти. В 1920—1921 потерпел ряд поражений от Красной Армии и эмигрировал. Автор воспоминаний. (в несколько человек!), а второе — это самоубийство одного офицера инжинерно-пулеметной роты нашего Отряда.

Причина самоубийства, это ревность своей хорошенькой жены — (боевой сестры милосердия нашего же отряда) — к одному же из своих боевых товарищей по роте. Подозревая неверность своей жены, этот бедный офицер, во время обеденного отдыха, приставив ствол маленького японского карабина к горлу в нижней части подбородка, выстрелил. Пуля вынесла ему крышку черепа, забрызгав кровью и мозгами весь потолок комнаты, где он сидел на кровати. На всех нас это произвело крайне неприятное впечатление. И жалко было видеть нашу боевую и очень храбрую сестру милосердия в ее искреннем горе.

Перед уходом из Чаплынки (это происходило в заброшенном имении, знаменитого на весь Юг России, Фальцвейна)⁶Барон Фальцвейн Эдуард Александрович. известнейший русский коллекционер и Меценат. Его дед по матери основал пажеский корпус тело несчастного Поручика было там же похоронено.

21-го, 22-го декабря 1918г. : Преображенко, Армянский Базар.

И 21-го декабря покинув Чаплынку, наш Екатеринославский Отряд Генерала Васильченко пришел в седо Преображенко. На этом переходе наша кавалерийская разведка впервые вошла в контакт с кавалерийским разъездом Южной Добровольческой Армии Генерала Деникина.

22-го декабря:  переход в Армянский Базар.

23, 24, 25-го декабря: Богемка, Чегер, Джанкой.

23-го декабря мы пришли в Чегер, откуда 24-го декабря, мы двинулись в село Богемку оттуда, уже 25-го Декабря наш Добровольческий Отряд пришел в Джанкой, конечный пункт нашего Похода Екатеринославского Добровольческого Отряда Генерала Васильченко.

31-го декабря 1918 года: конец 35-ти дневного похода 

31-го Декабря 1918года, из Джанкоя началась эшелонная перевозка частей в Симферополь и Севастополь.

Итого, весь Поход Екатеринославского Отряда под командой Генерала Васильченко продолжался — с 27-го Ноября 1918г. до 31-го Декабря 1918года, т.е. — всего:35-ть дней.

Не смотря на крайне тяжелые условия Екатеринославского Похода, в котором противнику несколько раз превышающий нас численно, старался изничтожить» банду офицеров-кадет «(по их сообщениям!), наш Екатеринославский Отряд под командой Генерала Васильченко с честью выполнил задачу соединения с Армией Генерала Деникина. При чем мы, понеся сравнительно мало потерь — убитыми и раненными, нанесли нашему противнику крупный урон.

Потери с нашей стороны были сравнительно небольшие. Они были бы еще меньше, если бы нашему Отряду была дана техническая возможность не оставлять тяжело раненных в Новой-Воронцовке в Госпитале на поруки мэра этого маленького заштатного городка.

Как мы вскоре потом узнали, от лиц побывавших в Новой-Воронцовке (после боя 10-го Декабря 1918г.) — печальна была участь всех наших тяжело раненных, оставленных на поруки местной администрации: Ворвавшаяся, после нашего ухода ночью, банда махновцев — пристрелила и прикончила штыками наших боевых товарищей!

31-го декабря 1918 г.: Переброска поездом в Севастополь.

Прощай Джанкой!

Как я уже раньше упомянул, переброска частей нашего Екатеринославского Отряда Генерала Васильченко в Симферополь и Севастополь началась 31-го декабря 1918 года, поэшелонно, и грузились в вагоны на самой станции Джанкой.

С первым эшелоном были погружены и мы, раненные, которых предполагалось поместить в Севастопольский Военный Морской Госпиталь. Погрузка происходила утром.

Когда мы сели в поезд в Джанкое, то, неожиданно, на перроне вокзала встретил Сашу Воеводина. Встреча была особенно радостная, расцеловались. Он сообщил, что только на утро, придя в казармы Симферопольского полка, он узнал, что 8-ой украинский корпус генерала Васильченко, тихо, без боя покинул Екатеринослав. У входа в казармы, на воротах были вывешены списки убитых (якобы!) в бою за городом, в Жандармской балке.

Среди этих списков были помещены наши с Федей имена и многих других Екатеринославцев, ушедших с Корпусом в Поход на Юг! Вот почему Саша был крайне расстроен всем происшедшим, когда, придя вечером к нам, в Винный Склад, узнал что мы с братом и многими друзьями ушли из города.

Наговорившись с Сашей о пережитых событиях нашего Екатеринославского Похода, мы перешли на планы и проекты ближайшего будущего, которое ожидало каждого из нас.

Между прочим, Саша высказал свое впечатление, которое вызвал в нем наш усталый вид, в особенности выражение глаз, утомленных. Знаешь, Ваня, все ваши взгляды говорят, что вы все видели смерть, лицом к лицу! Я улыбнулся слегка ему, зная хорошо его натуру, еще по Екатеринославу, когда он писал портреты моих сестер и знакомых. У Саши была искренняя натура вечного студента художника, и он всегда старался ухватить подлинные краски жизни, что ему не всегда удавалось, когда он писал с кого-нибудь портрет: почти всегда внизу портрета ему необходимо было поместить имя и фамилию, изображаемого лица! Но это ему, все же, не мешало быть хорошим физиономистом!

Около Часу дня поезд наш дернул, одновременно давши пронзительный свисток. И наши разговоры прекратились, заглушенные шумом — «так-так, так-так» — колес убегающего поезда. Прощай, Джанкой! До скорого!

Новый Год 1919.

Благоразумные и предусмотрительные наши красно-крестные сестры и некоторые товарищи (из легко раненных!), ввиду наступающего Нового Года (1919-го), закупили вина и легких закусок для предстоящего Празднования. И с 11-ти ч. вечера, мы все, набившись между перегородками вагона (3-го класса!), вели, соответствующие «Встрече Н.Г.», разговоры о родных, оставшихся в Екатеринославе, о друзьях, погибших в Походе, об уцелевших и здравствующих.

Мы бы, наверно еще долго сидели за стаканом красного вина, если б не старший врач положил сему конец, пригласив нас ложиться спать!  да и не упиваться вином: «В нем же есть блуд!» да и для ран — плохо!

• 1
  Запись ПЛ: Скоропадский лишился власти однако 8-й корпус гетмана сохранил боеспособность и отказался подчиниться повстанцам Петлюры. 23 ноября 1918 года между корпусом и войсками Петлюры произошли вооруженные столкновения, в результате которых Екатеринослав остался в руках корпуса. Однако ситуация вокруг города продолжала оставаться неопределенной для оборонявших его войск, и командиры корпуса и большинство бойцов сформировали отряд под командованием генерала Васильченко и решили присоединиться к Добровольческой армии (около 50 000 человек под командованием генерала Деникина), сражавшейся с большевистским узурпатором. Отряд вышел из Екатеринослава с более чем 1000 человек, включая 850 пехотинцев и 150 кавалеристов, большинство из которых были офицерами, и был оснащен пушками и броневиками. Маршрут преодолел более 500 км в сложных погодных условиях. Многочисленные бои с войсками Петлюры, анархистами Махно и войсками полковника Григорьева (сторонника Петлюры) проходили с успехом, особенно в битве под Бериславлем с последними. Отряд присоединился к Добровольческой армии в конце декабря. Этот вклад оснащенных и опытных людей был ценен для белых войск. 26 декабря 1918 года между командующим казачьими войсками генералом Красновым и генералом Деникиным было заключено соглашение о создании Вооруженных сил Юга России, которые в июле 1919 года насчитывали около 250 000 человек.
• 2
  Запись ПЛ: Ахтырский гусарский полк был сформирован в 1765 году из казаков бывших Слободских полков
• 3
  Бруствер (нем. Brustwehr, от Brust — грудь и Wehr — защита), небольшая насыпь — часть окопа или траншеи, устраиваемая для более удобной стрельбы, защиты от пуль, осколков снарядов и для укрытия от наблюдения противника.
• 4
  «махновка»: пехотная винтовка, с обрезанным до половины, стволом: удобная для ношения, но совершенно потерявшая точность стрельбы нашей «трехлинейки» армейской.
• 5
  Махно (Михно, Михненко) Нестор Иванович : крестьянин села Гуляй-Поле Александровского уезда Екатеринославской губернии. Последовательно — подпасок, батрак, рабочий-литейщик. В 1908 г., на 19-м году от роду, за убийство урядника приговорен был к повешению, замененному бессрочной каторгой. 9 лет провел в Бутырской каторжной тюрьме. В 1917 г. выпущен, как «политический», возвратился в свое село и начал формировать повстанческий отряд.В 1918—21 возглавлял анархо-крестьянское движение на Украине, выступавшее под лозунгами “безвластного государства”, “вольных советов” (численность повстанцев колебалась от 500 человек до 35 тыс.). Вёл борьбу против германских интервентов, белогвардейцев, а затем и против советской власти. В 1920—1921 потерпел ряд поражений от Красной Армии и эмигрировал. Автор воспоминаний.
• 6
  Барон Фальцвейн Эдуард Александрович. известнейший русский коллекционер и Меценат. Его дед по матери основал пажеский корпус